3 августа 2004 года. Позади девять месяцев войны с болезнью, живу от химии до химии, давно признал и смирился с возможностью конца. На данный момент я в стерильном боксе уже почти две недели, вчера закончилась очередная, самая высокодозная химия, сегодня пересадили стволовые клетки. Врач и говорит, что надо бы попробовать сделать томографию, интересуется, есть ли силы, готов ли я выйти из палаты или лучше на каталке. Конечно готов! Отключаются аппараты, иду по коридору в двух масках, держась за стойку с двумя оставшимися капельницами. Сам! От коридора, лиц, движения – эйфория, почти плыву от остроты ощущений.

Через два часа снова приходит врач, ее улыбка почти торчит из-под маски. «Поздравляю, вы – наша победа. Легкие чисты, опухоли исчезли».

Улыбаюсь, пытаюсь думать, но бесполезно. Счастье. Жизнь.

Июль 2007 года. Я безумно влюблен, и это взаимно. Но с организмом что-то не то, есть серьезное подозрение, что болезнь вернулась. Прячу страхи от родных, от любимой, даже от врачей, еду на плановое обследование, два дня жду результатов. Мы с любимой на Маяковской, в салоне очков, извиняюсь, что надо позвонить по работе, выхожу на улицу. Почти ничего не соображая, иду куда-то во дворы, набираю номер. Внутренне уже готов, что сейчас услышу о необходимости госпитализации, пытаюсь понять, как уберечь любимую, как ей сказать, не напугав… Спокойный голос врача: «Сереж, все нормально, у вас без динамики, следующий контроль в ноябре…» Стою опустошенный, ошалевший… А потом как волна… «Без динамики!»

Счастье острое почти до боли, я бегаю по улице, смеюсь, хочется напрыгивать на прохожих с криками: «Чисто! Буду жить! И любить!» – почти теряюсь во дворах, потом скачу назад в оптику, где любимая все понимает по моему лицу, и мы смеемся и носимся уже вместе.

1986 год. Мне четыре года. Поздний вечер. Я должна спать. Но я лежу одна в темной детской комнате. И не могу уснуть, потому что страшно. Страшно, что родители пойдут спать и выключат свет на кухне. И вот я с ужасом жду, когда моя мама в длинной ночной рубашке пройдет мимо моей комнаты, чтобы выключить свет, и я слышу ее шаги, и я хочу шепотом крикнуть: «Мама, возьми меня в вашу комнату!» – и не могу, я заикаюсь и не могу начать фразу, и вот она уже удаляется, а страх и заикание сковали мне горло! И тут я кричу: «Мама!» В комнату заходит папа, берет меня на руки и относит в их комнату. Я засыпаю. И уже сквозь глубокий сон я чувствую, как папа относит меня обратно. Но мне не страшно. Я счастлива! Что заснула рядом с родителями. Светлая память моему отцу, которого потеряла в этом году.

Мама, ты помнишь, как мы слушали море? Ты помнишь, как голуби гнездились на нашем балконе? А помнишь, как ты сшила костюм Бабы Яги на Новый год, который мы отмечали в гремучем лесу? А я была Морской царевной, и Дима был Серым волком, а папа? Кем был папа? Пиратом? А помнишь, мы играли в домино и ты всегда проигрывала? И мы так громко смеялись! А помнишь, как мы рисовали твой портрет на обоях, но тебе это совсем не понравилось… Помню твой любимый рассказ, как ты бежала в слезах за то, что назвали тебя конопатой, а потом ты глубоко вздыхала и так уныло пела песню: «Девочка плачет, шарик улетел…» Мы сразу ныли: «Ну, ма-а-ама…» – и тогда ты продолжала рассказывать что-то интересное… А когда приближалось лето, мы ездили к океану искать вот такие ракушки… Как же я хочу взять твою теплую руку и сказать тебе: «Мамочка, ты никогда не грусти!» Есть много прекрасного, что живет в твоем сердце так же вечно, как и в моем, – это наше чудесное детство, то время, когда мы были рядом, то время, когда я могла тебя обнять! Соскучилась!