Рано утром я просыпаюсь, шлепаю через прихожую в родительскую спальню и притуливаюсь рядом с ним на самом краешке кровати, чтобы досмотреть свой самый сладкий сон. Когда папа встает на работу, я быстро перекувыркиваюсь на то место, где он только что спал.

Вечером папа забирает меня с продленки, и мы идем с ним за руку по улице.

И теперь, когда я представляю себе счастье, я вижу себя с папой.

Я никогда не забуду июль 2003 года. Тогда я закончила второй курс института, и мы продолжали встречаться с С… У нас с ним всегда были сложные, запутанные отношения, понятные только нам двоим. Мы уже несколько раз по разным причинам расходились и снова сходились. Он заканчивал пятый курс университета, и у него появилась необходимость свободы… Были майские праздники, когда он ушел… У него была такая особенность – он просто пропадал, ничего не объясняя.

В возрасте девятнадцати-двадцати лет переживания проходят быстрее, но острее и болезненнее. У меня была большая компания друзей, было легко занять свое время. Я переживала, и очень сильно, несмотря на то, что это было уже не первый раз. Ах да, забыла сказать, что все-таки он объявился и наговорил мне такого, что уж лучше было бы и не слышать… Время шло, июнь прошел быстро – это же время летней сессии, а потом мы все время куда-то выбирались отдыхать на подмосковную природу. По-прежнему было тяжело, особенно когда я видела его с девицами не первой свежести, ну, видимо, ему на тот момент не хватало именно этого.

Время продолжало идти, я стала приходить в себя, пытаться наладить свою жизнь. Это был июль, может, его середина… Он позвонил и пригласил сходить куда-нибудь. Естественно, я отказывалась (надо же повысить себе цену), но в итоге он меня уговорил. Мы встретились, где-то посидели, и он пошел провожать меня домой. Мы пошли пешком. Вы помните, каким теплым бывает июльский вечерний воздух? Я тоже отчетливо помню и могу в любой момент представить. Мы дошли до подъезда, но расходиться не хотелось, хотелось разговаривать без остановки… Мы сели на лавочку и разговаривали только о нас, нет, точнее, это он говорил все время обо мне, мы выяснили все друг у друга, что не давало покоя… Я не знаю, сколько времени прошло: час, два, три… Недовольная мама пыталась сообщить, что пора домой и не очень-то прилично сидеть на лавке у подъезда. Но разве для нас это имело значение? Я была счастлива. Я услышала все, что хотела и мечтала услышать… Ночи не было, был вечер, сумерки и рассвет, июльский рассвет… Люди начали выходить на работу. В шесть утра мы поймали такси и приехали к нему домой, на траве была роса, и чирикали птицы; мы сели на качели, и было так хорошо, хорошо от того, что мы снова были вместе… Я была счастлива – рядом был он. А потом его мама приготовила оладьи со свежей малиной и сказала, что очень рада видеть меня снова в их доме…

Это было так давно, практически в прошлой жизни, а память бережно хранит каждый миг из этого дня или, даже лучше сказать, ночи… июльской ночи, когда я была счастлива.

Самое большое счастье для родителей – видеть, как их родные дети выступают. Как правило, все плачут от счастья. И это слезы счастья действительно настоящие. И вот когда моя дочка, очень худая в свои четырнадцать лет, ледяными пальчиками выстукивала Шопена, я сидела и лила горячие слезы, потому что накануне мы пошли на базар и купили ей длинное платье, первое в ее жизни. Для нее это было большое несчастье – экзамен. А для меня было фантастическое счастье. И когда мой сын Гена устраивает спектакли, я тоже ужасно горжусь и радуюсь. И когда внук Петр, который бывший «поросенок Петр», а сейчас ему девятнадцать лет, сдавал в музыкальной школе экзамен, играл на скрипке, концерт, сидела вся родня, все дружно плакали от счастья. Понимаете? И когда ребенок устраивает выставку своих работ, и когда он вдруг танцует что-то такое, это чистое счастье человека, без примесей.