– Я почему вспомнил о деде, – выпив, заговорил Сенявин. – В какой-то момент я решил последовать его примеру и в своих аналитических исследованиях смотреть на государства, на народы, на нации как на целостные и живые организмы… Я разработал подход, который можно условно назвать биоисторическим. В этой, с вашего позволения, биоистории меня интересуют не государи, как Карамзина, не события, как Устрялова, не народ, как Полевого, и не государственность, как Соловьева, а бытие и даже, если позволите, Житие России-Руси.

Профессор снова со вкусом приложился к бутылке. А потом:

– Если вы не лукавите…И если я вам еще не надоел… – Сенявин не договаривал, потому как Ведущий уже на первых его словах энергично замотал головой: дескать, помилуйте! О чем вы, ей-богу?! – Могу предложить вашему вниманию некую динамическую зарисовку. Или точнее сказать: Житие Руси. Принимается?

– Еще бы! Конечно же! Однозначно! – стал восклицать Ведущий и три раза кивнул.

– Но заранее предупреждаю, что тут исторический анализ будет, так сказать, с художественным привкусом. Ибо наука действительно останавливает и омертвляет, и текучую жизнь способно уловить лишь искусство… Кстати сказать, у Михаила Погодина, еще одного нашего научно-исторического великана, имеются крайне любопытные рассуждения о том, что без анатомии истории, без исторической физиологии нельзя строить никакие системы и никакие теории…

– Постараюсь как можно короче, – продолжал Андрей Владимирович. – Учитывая, что мы будем рассматривать Русь-Россию как живое существо, нам надо изначально договориться о ее, так сказать, главных анкетных данных – родители, пол, годы жизни, семейное положение… О родителях я, с вашего позволения, чуть позже скажу. А сейчас главное – пол… Пол, вне всякого сомнения, женский. Тут, полагаю, никто возражать не станет. Ни ваш любимый Бердяев, ни кто иной мало-мальски разбирающийся в анатомии жизни. Русь родилась девочкой и, взрослея, эту свою женственность лишь разнообразила и усиливала… Россия настолько Женщина, что я всегда с опаской употребляю слово «Отечество». «Родина», «Родина-Мать» – так говорит народ. И любит Россию как мать… Отечество, Фатерлянд – это для немцев. Потому как Германия, Дойчланд, – определенно мужчина… Вы согласны?

– Что Россия больше женщина, чем мужчина, пожалуй, согласен, – осторожно откликнулся Трулль.

– Не больше, а сущностно женщина! – строго возразил Сенявин и продолжал:

– Идем дальше – годы жизни. Именно годы жизни, а не исторические периоды, которыми мыслят историки. Раз Россия у нас существо, стало быть, у нее есть различные возрасты: детство, отрочество, юность и так далее… Годом рождения я положил год восемьсот шестьдесят второй, следуя «Повести временных лет». А биологическим годом решил считать 17 лет. Получается, что свое десятилетие наша девочка встретила в 1032 году, двадцатилетие – в 1202-м, тридцатилетие – в 1372-м…

Тут Трулль достал из рюкзачка мобильный телефон и включил его.

Профессор в очередной раз хлебнул из бутылки и объявил:

– Теперь о семейном положении. И это, пожалуй, самое главное в нашей истории. Категорически утверждаю, что у Руси и России нет и не было мужа. Вернее, муж у нее – Бог, которому она себя посвятила в своем раннем детстве. Хотите, считайте ее амазонкой; они когда-то обитали в наших южных пределах. Хотите, называйте ее страждущей вдовой, которой судьба уготовила тернистый путь, – так ее представлял себе Максим Грек, один из предтеч нашей биоистории… Мне же больше по сердцу образ гомеровской Пенелопы, ждущей своего Одиссея. С той лишь разницей, что муж ее, Бог Вездесущий, всегда был с ней. Но разные, так сказать,