Степанида уехать не смогла, но детей своих убежденно настраивала на лучшую жизнь где-то

вдалеке. Старших, наиболее крепких, ей пришлось попросту выжить из дома, из села.

Младшие оказались податливей – Никита остался в городе после армии, а Полина и Людмила

уехали сразу после школы.

В лето, когда разъехались почти все, просторная ограда Степаниды полностью заросла

стелющейся мягкой травой, и на душу старухи пришло успокоение оттого, что жизнь, когда-

то клокочущая по всем закоулкам большого хозяйства, перетекла теперь в другие, более

счастливые места. Так прошел год, второй… Очень обрадовал ее тоненький черемуховый

прутик, проросший у самого крыльца от оброненной ягодки. Степаниде понравилось сидеть

на прогретом солнцем крылечке и смотреть на этот хлипкий росток. За свою жизнь она

привыкла наблюдать подрастание по отметкам на колоде, по коротким штанам и рукавам, но

тянущийся прутик давал удовлетворение более глубокое. Ростку она тоже желала добра, но

его для этого не требовалось пересаживать. Было что-то согревающее в том, что он должен

был вырасти, процвести и высохнуть здесь. У Степаниды появилась мечта – в полное

цветение черемухи сфотографироваться на крыльце вместе с кустом, с домом, и карточки

разослать на память детям. А тогда уж и умереть спокойно.

В селе осталась только Мария с мужем Алексеем да с детьми Колькой и Анюткой. И

поэтому этих последних она жалела больше всех, а Кольку, который дневал и ночевал у нее,

наставляла брать пример с дяди Никиты – служить в городе и после армии домой не

возвращаться.

Подначиваемый бабушкой, Николай частенько приставал к отцу с вопросом – почему

они никуда не уедут? Почему бы, например, не уехать на Байкал, как это сделал дядя Гоша?

Дядя Гоша был непререкаемым авторитетом. Он ездил на легковушке под серым

выцветшим брезентом, с двумя жесткими скамейками по бортам, между которыми всегда

бренчали какие-нибудь железяки. Николай любил с ним ездить. Ехали они как-то… Солнце

жарит, пыль в носу щекочет, а дядя песни поет. Какое слово племянник загадает, с таким

словом дядя песню запоет.

– Ух, что-то нас затрясло, – сказал он однажды в дороге, – надо скорость прибавить,

тогда ямы будут незаметны.

– Как это? Почему? – удивился Николай.

– А ямы нас трясти не будут успевать. Оно в жизни так и есть, племяш… Чем сильнее

живешь, тем меньше мелких ям.

Николай тогда не все еще понимал, но ему такое общение нравилось. Ни у кого не

было столько книг, как у дяди Гоши. Именно он первый в селе сделал у себя в доме городское

отопление – когда топили печку, наверху урчал бак, а по батареям булькала горячая вода.

Отец часто хвастался, что его шуряк – голова, и любил рассказывать истории о том,

как кто-нибудь пытался обдурить его по части техники и как это не удавалось.

В том, что дядя Гоша уехал потом из села, Николаю тоже увиделось какое-то

преимущество. По радио поют: "Славное море, священный Байкал…" И жить рядом с ним,

наверное, не шутка. И хотя говорили, что уехал он, во-первых, из-за ссоры с председателем

колхоза, а во-вторых, чтобы дочери учились в музыкальной школе, Николай считал, что

просто дядя способен на то, на что другие не способны.

Через два года отец поехал гостить на Байкал и взял Николая с собой. Что это была за

станция, где жил дядя! Темный еловый лес, глубокий снег, теплая зима. Дядя Гоша работал

начальником цеха деревообрабатывающего комбината и так же был в почете. Квартира у него

была настоящая городская. Был и телевизор, о чем в Елкино только мечтали. Теперь дядя

поразил знанием хоккея. Он вел по инженерному расчерченные графики, помнил результаты