Когда, после нескольких дней перехода новобранцы оказались на берегу Пропонтиды, их спешно заставили принести присягу на верность сенату и народу римскому, а потом загнали в трюм и переправили на малоазийскую сторону.

– Такова воинская доля, – твердил центурион. – Воин не должен спрашивать ни о чём. За воина думает начальство.

В трюме не было окон. Спартак слышал, как под ногами дышала непостижимо громадная бездна. В эти минуты, полные страха, темноты, терпких запахов моря, обетов и проклятий, он упрекнул себя за пагубную любознательность, удерживавшую его так долго в римском лагере, а теперь увлекавшую в неизвестность.

Прощай, Фракия!

Ч а с т ь 2. ПЕРГАМ

Корабль, гружёный фракийскими новобранцами, бросил якорь в малоазийском порту. Живой груз вывели из трюма. Центурион Сцевин построил обалдевших от солнца и морского путешествия парней и держал перед ними краткую речь. Потом он приказал двигаться вперёд. Проходя строем вдоль причалов, фракийцы жадно озирались по сторонам. От разноцветных одежд и необычных лиц, от вида вытащенных на берег многочисленных кораблей рябило в глазах; от пронзительного говора, скрипа и скрежета звоном шла голова. Прямо на земле, среди бочек, тюков и амфор, сидели грузчики, – курчавые, загорелые, в широких шароварах, и ели какие-то жёлтые стручки. Прошёл толстогубый человек совершенно красного цвета и с чертами лица столь удивительными, что фракийцы стали толкать друг друга локтями, перешёптываясь: египтянин. Мелькнул арап, чёрный, совершенно ни на кого не похожий. Красотка с пышными боками и подрисованным лицом , откровенно улыбнулась им. Спартак даже спткнулся, заглядевшись на неё, Ребулас расплылся в ответной улыбке, Амфилох же послал ответный поцелуй. Кроме неё, на них никто не обращал особого внимания: подумаешь, отряд фракийцев; пускай себе топают, – должно быть, в Пергам, в римский лагерь.

И фракийцы топали. Незнакомый портовый город остался за спиной; вокруг дороги потянулась скудная равнина, поросшая колючками, по-зимнему бурыми. Азия, другая часть света. Спартак шёл в воинском строю, глотая пыль чужой земли, и тоскливо думал, что с каждым шагом расстояние между ним и родным домом, между ним и Ноэреной всё увеличивается. Зачем он медлил, зачем не рискнул бежать? Теперь он никто, номад, насильно превращённый в римского наёмника, которого против воли гонят неведомо куда защищать неведомый Рим. Сцевин поглядывал на него подозрительно и на привале внезапно спросил, какое у парня настроение. Хорошее, ответил Спаратк, ведь впереди их ждёт военная добыча и слава. А на каверзный вопрос центуриона, не испытывает ли он недовольства из=за того, что неожиданно очутился в Азии, бодро отчеканил:

– Закон нашей жизни – воинский приказ; своей воли у воина не должно быть.

Поджав губы, Сцевин отошёл.

В пути не обошлось без приключений. На воинский обоз, тащившийся сзади отряда, напали разбойники-галаты. Сцевин мигом развернул и построил свою сотню. В бою его воины блеснули отличной выучкой. Галаты, не ожидавшие отпора, рассеялись.

Спартаку запомнился молодой галат, с хриплым криком бросившийся на него. Фракиец использовал отработанный на чучеле приём и вонзил меч в противника. Злое тело обмякло, рухнуло на землю, и чужая галатская кровь брызнула в лицо римскому наёмнику. Его изумила лёгкость, с какой совершилось убийство. Боевой меч был, как пёрышко, по сравнению с учебным, а приёмы он затвердил крепко, раз навсегда.

– Готов! – крикнул со злобной радостью центурион.

Значит, человека так легко лишить жизни? Спартак несколько раз удивлённо оглядывался на труп: не может быть, он оживёт. Но галат не двигался.