Маша была немножко поэтессой. Она перевела на украинский стихотворение Лермонтова «И скучно и грустно…»:

Мне очень понравился и перевод и то, что девушка любит поэзию, и особенно Лермонтова. Я записал перевод под ее диктовку. Ей было приятно, что взрослый человек заинтересовался ее творчеством, но на мое письмо она не ответила. Вероятно, не хотела связываться со «стариком», хотя мне было тогда только 23 года.

В годы польского правления на Холмщине поляки разрушили много православных церквей, а некоторые переделали в костелы. Так, в Холме был переделан в костел православный собор, который немцы вернули православным. Там служил архиепископ Илларион (Огиенко), и служил не по-церковнославянски, а по-украински. Когда кончилась литургия, хор запел украинскую молитву: «Боже Великий, Творче всесвiту, На нашу рiдну землю поглянь! <…> Люд у кайданах, край у руiнi, Навiть молитись ворог не дасть… Боже Великий, дай Украiнi Силу i славу, волю i власть».

Моя спутница потом рассказала, что многие православные, не желая посещать украинское православное богослужение, стали ходить к униатам, которые продолжали служить по-церковнославянски.

Наш член НТС в Перемышле рассказал мне, как в 1939 г. город был разделен на две части. Та часть, которая оказалась под немецкой оккупацией, была названа Deutsch Pschemisl (Немецкий Перемышль), хоть он и не был присоединен к Германии, а только входил в состав Генерал-губернаторства. Он же рассказал мне, что, когда ему выдавали советский паспорт и он сказал, что он по национальности русский, то милиционер ему по-дружески посоветовал сказать, что он украинец, чтобы не попасть «к белым медведям».

Ни в Перемышле, ни в Львове я с русской молодежью не встречался.

Одним из дел, которые поручил мне Мартино, было поддерживание связи с подпольными харцерами. Мы поехали вместе к польскому руководителю Тадеушу Квятковскому, с которым Борю Мартино познакомил Женя Поздеев. Он хоть и был русским, но до войны работал в Варшаве c харцерами и знал Квятковского по харцерской работе.

Для курса для руководителей нам надо было достать кое-какую польскую харцерскую литературу, и я отправился к Квятковскому узнать, чем бы он мог нам помочь. Друг Тадеуш (харцеры обращаются, как принято у поляков, друг к другу в третьем лице, называя друг друга «druh» или «druhna»), дал мне адрес книжного магазина, где можно купить харцерскую литературу, и научил меня, как спросить и что отвечать хозяину. Магазин находился на маленькой улочке, выходившей на Театральную площадь. Там я должен был незаметно спросить: «Могу ли купить Harcerstwo dla сhłopco’w – польский перевод Scouting for Boys)»? Продавец, конечно, скажет, что таких книг он не продает, на что я должен был ответить, что пан Тадеуш сказал, что у него такую книгу можно найти.

Я сразу поехал в указанный магазин, спросил, как мне было сказано, и получил предусмотренный ответ. Я, разумеется, сослался на пана Тадеуша, и торговец сказал мне так, чтобы никто не слышал, что такие книги он не имеет права продавать, а употребляет их для разжигания в печи огня, и чтобы я посмотрел в мусоре, может быть, там случайно найдется нужная мне книга. Я так и сделал и под щепками, дровами и мусором обнаружил растерзанный экземпляр «Харцерства для хлопцув» без первых и последних страниц. Я незаметно показал хозяину книжку и спросил: «Ile kosztuje?» (сколько стоит).