Люси стояла, опираясь на костыли. Левая нога была обута в шлёпанец, но правая сверху донизу закована в гипс. Из самого кончика гипсовой трубы выглядывали только пальцы с аккуратно накрашенными розовыми ногтями.

Молли изумлённо таращилась, не зная, что сказать.

– А, Молли, здравствуй. Прости. Тебя, наверно, пугает мой вид.

Девочка кивнула и с трудом выдавила:

– Что с вами? Что случилось?

Люси выглянула на улицу и насторожённо огляделась по сторонам. Потом втащила Молли в дом.

– Я тебе всё расскажу, только входи скорее – у меня ноги замёрзли.

Молли очутилась в небольшом вестибюле. На полукруглом столе из вишнёвого дерева тихо тикали каминные часы. Напротив на стене покачивали маятником небольшие старинные ходики. Люси взяла у Молли куртку и повесила её на спинку кресла. Повеяло запахом поджаренного хлеба. Молли стояла в недоумении, не понимая, почему хозяйка дома только что озиралась с такой подозрительностью.

– Пойдём в дом, там теплее, – пригласила Люси и, неуклюже ковыляя на костылях, повела девочку мимо узкой лестницы в безукоризненно опрятную кухню. Здесь царила такая чистота, что Молли болезненно ощутила на своей футболке пятно от соуса и укорила себя за то, что не переоделась.

Люси усадила Молли на скамью в форме полумесяца в оконной нише.

– Чаю хочешь?

– Гм, лучше горячего апельсинового сока, если у вас есть. – Молли не посмела признаться, что с гораздо большим удовольствием выпила бы концентрированного сока. Она не хотела, чтобы Люси сочла её чокнутой.

– Хорошо, – ответила Люси и поставила чайник на плиту.

Молли сидела на скамейке, зажав ладони между колен, и старалась не смотреть на забинтованную голову Люси и закованную в гипс ногу. Что же это за кошмарная авария? Молли не знала, что сказать. И ладони тотчас же вспотели – так бывало всегда, когда она нервничала. Люси первой нарушила молчание:

– Молли, прости, что я так долго не давала о себе знать. Ты, наверное, решила, что я про тебя забыла. Так вот, я исчезла по двум причинам. Во-первых, в мою жизнь вошло нечто очень серьёзное, и я никому не могла рассказать об этом. А затем я попала в аварию. Мой автомобиль загорелся. Лицо страшно обожжено. Я до сих пор не могу есть как следует – приходится сосать суп через соломинку и жевать печенья, которые растворяются во рту. Горло повреждено дымом. Голос, как слышишь, тоже изменился. Он, наверное, навсегда останется таким хриплым, и я при пении никогда больше не смогу взять высоких нот. Врачи говорят, что у меня на лице до конца жизни останутся шрамы, а волосы больше не вырастут там, где они были. Но, – Люси грустно улыбнулась, – мне повезло хотя бы в том, что я жива, и теперь я стала относиться к жизни гораздо серьёзнее.

От ужаса Молли не могла произнести ни слова и только неловко молчала. В последние месяцы она обижалась на Люси за то, что та забыла о ней. Ей и в голову не приходило, что с библиотекаршей могло случиться такое ужасное происшествие. Теперь Молли стыдилась своего бездушия.

– Не беспокойтесь из-за меня, – торопливо проговорила она. – То есть я и вправду задумывалась, куда вы исчезли, но у меня было столько хлопот в приюте: ремонт, отделка, куча всего другого. И всё это случилось только благодаря вам, Люси. Теперь у нас стало гораздо уютнее. Все довольны. И в школе стало лучше, потому что миссис Жаббс ушла. Ну, точнее говоря, её уволили.

– Я слышала, её выгнали из-за того, что она говорила всем и каждому, какая она ужасная учительница, – откликнулась Люси.

– Она и впрямь была ужасная, – подтвердила Молли, надеясь, что Люси не осудит её за то, что она гипнозом вынудила сварливую миссис Жаббс говорить о себе гадости. – Но с тех пор я прекратила заниматься гипнозом. Почти с самого Рождества, с той минуты, когда я вышла из самолёта, я ни разу никого не загипнотизировала. – Она надеялась, что Люси похвалит её за такую самоотверженность, но библиотекарь окинула её пристальным взглядом.