Не важно, князь ли это был Болконский или просто принц из Золушки.

В конце концов, это мог быть просто подпоручик Ромашов, Штирлиц или Ёган Вайс. Но нормальный мужчина обязательно должен походить на придуманный ею идеал.

– Но прабабушка Ламары Ионовны ещё и прекрасно музицировала! – не сдавалась Генриетта Георгиевна.

– Тоже знала четыре аккорда на гитаре?! – удивлялся Паша.

– Она брала уроки игры на фортепьяно у самого Баланчивадзе!

Тут тётушка властно вскидывала правую руку, словно копировала дирижирующего оркестром композитора Милитона Баланчивадзе, или, в крайнем случае, прусского генерала Бисмарка перед вторжением в Эльзасс и Лотарингию, – А так же служила гувернанткой у великого князя! Впрочем, я об этом уже говорила.

От этих слов Генриетту Георгиевну начинали слегка пробивать нервные тики лица, с нею такое иногда случалось, ещё с девичества, и вовсе не считалось патологией нервных систем, а являлось лишь небольшим функциональным расстройством от переизбытков чувствительностей темперамента. Тётушке об этом так прямо и сказал профессор Осетров из института усовершенствования врачей, когда она ходила к нему на консультацию. Так прямо и заявил, не патология, дескать, а фокусы впечатлительной юной дамочки. И у тётушки всё прошло. Правда, значительно позже стало изредка проявляться, опять же от переизбытка чувствительностей, но уже в значительной лёгкой и кратковременной степени. Просто словно кто-то её вдруг начинал дёргать за специальные верёвки лица.

– Отсюда и такое редкое для нас имя – Ламара. Поэтому! – Тётушка мгновенно переставала подмигивать тиками и переходила на торжественный тон, – Ты, не откладывая дела в долгий ящик, тотчас же садишься на автобус, и едешь на Таврическую, к Ламаре Ионовне, где она снимет с тебя мерку!

– И ещё что-нибудь! – пробормотав, размечтался Паша.

– Как? – не поняла тётушка.

– Что, ехать вот так, прямо сейчас, в форме?!

– Да, именно прямо сейчас, и в форме! Обязательно в форме! Мы с Ламарой Ионовной обо всём уже договорились! – Тётушка выпрямлялась, словно собиралась кому-то в этот момент отдавать всю свою честь, и даже, как будто прищёлкивая слегка мягкими каблуками домашних туфель. Затем твёрдой поступью, чуть ли не строевым шагом, направлялась к гардеробу, где висели Пашкины бескозырка и бушлат.

«Человек не может постоянно быть доблестным рыцарем Айвенго. И не умеет в одночасье стать Гамлетом», – думал Паша, отправляясь по указанному тётушкой маршруту, – «Для этого нужны исходные данные и ещё условия. Хотя бы в виде личного родового замка…»

Паша никогда раньше не бывал в таких домах, где жила Ламара Ионовна. При входе консьерж, на лестничной площадке кадки с фикусами, квартирная дверь, словно оббитая блестящим палисандром, высоченные потолки, модная мебель, наверное, импортная. Зато сама Ламара Ионовна оказалась стремительной и легковесной, как пушинка, и ещё зеленоглазой, с модной чёлкой и постриженным затылком, и выглядевшей моложе тётушки, наверное, лет на двадцать. Что оказалось для Паши сюрпризом.

Встретила его Ламара Ионовна, как показалось, с изрядным, чисто женским любопытством. Когда снимали мерку, Паше почудилось, что Ламара Ионовна как-то приятно его поглаживает. Словно оценивает, что ли.

Вот, вроде бы ненароком медленно провела ладонью по спине, затем по животу и бёдрам своими розовыми маникюрными пальчиками, от чего сразу пробежало по всему телу приятное тепло. Ещё бы у него ничего там не пробежало?!

– Я думала, ты значительно младше, – Ламара Ионовна, встав на колени, измеряла расстояние от подошвы до края брюк, и он заметил, как покраснели мочки её ровных и острых, наверное, как у рыси, симпатичных ушей, – А ты прямо уже мужик, да ещё моряк!