Минуту – другую смуглолицый мерил шагами кабинет, а потом резко повернулся к противоположной стене. Достав из кармана небольшой пульт, он нажал на кнопку и перед ним распахнулись двери лифта. Спуск занял некоторое время. Лифт остановился в просторном кармане подземной галереи в виде пентаграммы с пятью разветвлёнными тоннелями, весь зал по периметру был освещён многоцветными софитами. Хозяин выбрал боковое ответвление по правую руку и направился к необычному аппарату на монорельсе. С бешеной скоростью он пронёсся по длинному тускло-освещённому тоннелю и остановился возле массивной металлической двери. Набрав шифр электронного замка, смуглолицый отворил застонавшую дверь и вошёл вовнутрь. В абсолютно тёмном подземном коридоре оказалось всего две комнаты, оборудованные глухими бронированными дверьми. Могильный склеп – не иначе. Но темнота не смутила Хозяина, он словно по верёвочке уверенным шагом прошёл до дальней комнаты и замер возле двери со скрещёнными на груди руками. Так он простоял пару минут, будто исполняя известный только ему ритуал, после чего набрал код. Дверь со скрипом отворилась, нутро каменного убежища дохнуло на него зловонным запахом и обдало холодной пустотой. Но пустота оказалась обманчивой, в следующий момент во тьме вспыхнули два жёлтых зрачка, внутри помещения зашевелилось что-то живое и огромное.

– Здравствуй, брат мой, давненько тебя не навещал. Как ты? – спокойно произнёс смуглолицый.

В ответ раздалось нечленораздельное рычание.

– Понимаю тебя, хорошо понимаю, но таковы реалии… да, мы части одного целого, я этого не забыл, но у каждого из нас своя миссия, поэтому я там, а ты здесь. Мне не нужно твоё бунтарство, а только смирение, пойми это раз и навсегда, иначе всё будет плохо. Ты меня понимаешь?

Существо из темноты по инерции огрызнулось, но уже более покорным тоном и замолчало.

– Вот и хорошо. А сейчас выслушай меня, возможно, очень скоро мне понадобится твоя помощь. Взамен ты получишь больше свободы, я тебе обещаю.

IV

Татьяна с детства знала этот старый парк и очень-очень любила его. Она ничем не отличала его от людей и даже считала своим тайным другом, с ним можно было вместе погрустить и поделиться самым сокровенным. Татьяне не просто казалось, она знала, что парк чувствует её настроение, слышит её мысли, понимает её. Эти незримые знаки понимания были слышны и видны лишь ей одной.

После работы ей совершенно не хотелось идти домой, с книгой образовался какой-то застой, и она без раздумий отправилась сюда в надежде разобраться со своими мыслями. Как обычно у входа в парк она остановилась (это уже стало своеобразным ритуалом) и про себя произнесла:

«Здравствуй, милый. Как поживаешь? Не скучал без меня? А я скучала… очень скучала. Ты стал таким красивым и таким загадочным. Нет, извини, ты всегда красив в любое время года… Позволь мне войти как другу и храни меня».

Теперь Татьяна могла смело идти дальше, зная, что будет желанным гостем. На центральной аллее людей было больше обычного. Мамы с колясками, выгуливавшие своих маленьких чад, бабушки, зорко присматривавшие за внуками, влюблённые парочки и просто прохожие – с жадностью ловили эти последние солнечные деньки, понимая, что скоро здесь всё изменится и станет уже не так. Это угадывалось по их лицам.

Татьяна свернула на малолюдную узкую аллейку и неспешно побрела вглубь парка, упиваясь запахом опавшей листвы. Она любила осень, особенно эту её пору, когда краски набирали особую яркость и будоражили чувства своими сказочными контрастами, а непередаваемые запахи увядания кружили голову. Под её ногами шуршала листва, а мимо проплывали багряные рябинки вперемешку с вечнозелёными сосенками и пожелтевшими берёзками, навевая на неё лёгкую грусть и одновременно приятный трепет. Ещё совсем недавно едва появившаяся желтизна так напоминала ей тонкие седые пряди в человеческих волосах, но теперь всё стало иначе, осень уже безраздельно властвовала в природе. В первые минуты ей совершенно не хотелось ни о чём думать, мысли куда-то исчезли, позволяя душе на какое-то время насладиться свободой. Чтобы не спугнуть это невесомое состояние она даже отключила мобильник. Но затишье оказалось недолгим. Первые мысли коснулись её книги, вернее, некоторых затруднений, связанных с перевоплощением придуманных ею героев. Татьяна уже почти неделю билась с этой проблемой, но пока не в свою пользу, что-то постоянно мешало ей, не давало сконцентрироваться на сюжете. Потом она вспомнила о недавних выходных. События того вечера проносились в её голове почти не задерживаясь, и даже излишняя болтливость Светланы уже не занимала внимание девушки. На свою подругу она уже давно не обижалась по-настоящему, многое ей прощая. Татьяна не раз задумывалась о том, что же связывало их дружбу, ведь они были такими разными. Может, это и связывало, разные характеры нередко как магнитики тянутся друг к другу, давая своей противоположности то, что ей не хватает. Вот только Светкины слова насчёт мужа и детей до сих пор ютились в ближних уголках её памяти, время от времени напоминая о себе. Как любая нормальная женщина она хотела иметь семью и не раз представляла себя в этой роли. Она представляла, как носит под сердцем своего малыша, разговаривает с ним, делится своими самыми сокровенными мыслями, своей неистраченной любовью. Татьяна часто видела это в своих мечтах, но почему-то никак не могла увидеть в них отца своего ребёнка, того единственного, с которым она без раздумий связала бы свою жизнь. Вадим был вполне нормальным человеком, даже интересным в общении, не без юмора и как оказалось с пониманием. Но именно такая оценка его качеств и настораживала девушку. Когда Татьяна начинала оценивать мужчину, ей становилось понятно, что это не тот человек, который нужен ей, своего мужчину она бы узнала сразу, сердце бы ёкнуло, подсказало. Поэтому с близкими отношениями она никогда не спешила, ей не хотелось пускать в своё сердце посторонних людей. Тем более, что горький опыт у неё уже был. Но это стало лишь прелюдией к воспоминаниям. Сейчас она хотела сконцентрироваться на том, о чём невольно думала последние дни, не решалась признаться себе в том. Возможно, она боялась разочарований, боялась обмануться, или не желала своими умозаключениями вторгаться в те необъяснимые ощущения, чтобы не нарушить с ними хрупкую связь. То, что она ощутила во время сна, и позже на берегу озера – не умещалось ни в какие разумные рамки, а больше походило на какую-то мистику. В своей книге Татьяна пыталась описать нечто подобное, но чтобы столкнуться с этим воочию, самой… нет, о таком она даже и не помышляла. Уже сейчас, анализируя свои ощущения, она вдруг поняла, что пробудивший её взгляд был ей знаком, если не сказать больше, потому-то она и не испугалась. Но она никак не могла вспомнить глядевшего на неё, его образ почему-то размывался, и все её старания восстановить его в памяти оканчивались ничем. А потом эти осторожные прикосновения и нахлынувшее тепло, в котором было столько бережности, столько нежности… нет, это невозможно было передать словами, не умолив того, что она чувствовала в те минуты. Все её мысленные потуги здесь заканчивались, не в силах понять и объяснить необъяснимое.