– Мартюша, а ты не догадался Штольца подговорить на праздничный ужин? Хорошо подготовленная импровизация сейчас не помешала бы.

Мартин, не открывая глаз, покачал головой:

– Мы с ним два дня в контрах из-за системы дробного питания. Временами – недобрыми смутными временами – доводит меня Штольц до бешенства. Так бы его глаза холодно-льдисто-водянистые и выцарапал! С корнем вырвал и собакам скормил у пункта горячего питания для лиц без определенного места жительства! Эти уполовиненные, дурно пахнущие порции с нулевой калорийностью плохо влияют на нервную систему. И заметь, – Мартин открыл собственные невыцарапанные глаза и буквально зашипел мне в лицо: – Сам-то он ни сном ни духом о наших достижениях якобы – делаю ударение на слово «якобы» – и не догадывается. Докладываю, что сию минуту вышеупомянутый Штольц полеживает на бархатном диванчике марсалового оттенка с черной изнанкой ночи в городе Сочи и делает вид, что статью об архитекторе Стасове пишет, а сам на планшете под одеялом смотрит «Опасный поворот»11. Сколько он тех опасных поворотов уже перевидал и пережил? Никто не знает. Даже я. И кстати, сегодня он еще одного ежа притащил. И спрятал пылесборника в книжный шкаф. Янтарный еж номер двадцать в каталоге ненужных вещей!

– Мартин. Тебе надо иногда вспоминать пословицу о том, что не стоит дразнить гусей, плевать в колодец…

– Ну, не скажи! Если рыба захочет, вода уступит, – вывалил соавтор из памяти очередную японскую пословицу. И тут же заголосил истошным голосом: – «Вот – новый поворот…», это не я, а Штольц напевает, а заодно грезит, прикрыв синюшные веки, об исчезающем острове, где много-премного дней тому назад он играл новеньким пластмассовым совочком в песочнице с чистейшим кварцевым песком из разбитой колбы времени. А его маман в это самое время в гастрономе для него же, дитятки любимого, сырки в шоколадной глазури покупала. Так и говорит: «В настоящей глазури, из настоящего шоколада и сами сырки из настоящего творога». И добавить нечего. Пролетарская аристократия всегда отличалась утонченным нюхом на натуральный продукт. Сноб наш ленинградский – колючки врастопырку из праздничной тюбетейки. Ишь, притомился и отдыхает от родных и близких.

– Ну, это не тебе, Мартин, судить. Пусть развлекается, как может, лишь бы не вспомнил о декабрьских потеряшках.

Не каждый месяц, но частенько в моей жизни случается досадная оплошность. Иду домой, думаю не пойми о чем и теряю счета за квартиру, только что извлеченные из почтового ящика. Могу их оставить в лифте или между лепестками чугунных цветов забыть на парадной лестнице. Только отвернешься – а их и след простыл! Хоть мчись после такого происшествия по неведомым дорожкам, чтобы избежать расплаты за рассеянность. Может, когда и удастся спрятаться в ничейном помещении, за которое не надо платить по счетам.

И я смогла, как хитрый литературный эмбрион с невостребованным опытом устного сказителя, добраться до своего спасительного запасного выхода. Убежала по черной лестнице заколоченного подъезда в одну из ста пятидесяти семи оборонительных башен Саргона – ну, того самого, с соколом, – где никто не заставляет искать исчезающие квитанции и бороться с неприлично возвышенными мыслями.

Штольц – самый прекрасный человек на Васильевском острове, где выросло не одно поколение его предков. Он – прозрачная для радостей мира нежная душа, любитель поэзии, математики, знаток архитектуры и главный контролер по семейным финансам. А еще он наш с Мартином живой предохранитель от неприличного легкомыслия. Именно такой подпольный запас легких и веселых мыслей позволил мне подкопить достаточно сил для завоевания кусочка персонального неба над головой, почирканного крыльями свободных чаек, летающих над гранитом набережной лейтенанта Шмидта. И в один из удачных дней у меня все получилось.