– Отлично. Но скажи честно, Кара-тян, я, действительно, в твоем сне был так же неотразим, как в жизни?

– Даже лучше. Не хватит эпитетов для описания силы воли черного барса во время его падения вместе с автобусом в пропасть. Единственное внятное слово, выпрыгнувшее из аварийного транспортного средства, звучало как воинственный клич. Банзай! И, по-моему, это ты, Мартин, его выкрикнул.

– То есть я не мяукнул: «Караул! Все пропало!»

– Подозреваю, что только тебе и удалось стекло выбить. Хочешь, почитаю последний абзац из черновика?

Вид Мартина не вызывал сомнения. Он жаждал услышать продолжение истории.

Я еще раз открыла бледные страницы и прочитала следующие строки:

– Ровно посередине коричневого дивана в последнем ряду пассажирских сидений лежал мой знакомый кот Мартин. Каждый волосок его антрацитовой шкуры дышал покоем – барс отдыхал, расслабив совершенные формы передних и задних конечностей. Одна из его лап вздрогнула, ослепив сверкающей волной холеного меха. От зверя исходило планетарное сияние неизвестных астрономических объектов и утонченный аромат перегретых солнцем цитрусовых, выпавших из чьей-то дорожной сумки. Настоящий душистый почетный эскорт вокруг совершенного создания природы. Черное и золотое на потертом дерматине сидения. Зрелище удачно дополнялось блеском перламутровых когтей и золотом усов с крупными алмазами прозрачных слез, танцующих на кончиках сверхчувствительных антенн вокруг пропасти с ребристым нёбом и острыми жемчужными зубами по краям.

– Отвратительно, безвкусно, но впечатляет, – Мартин одобрил панегирик, но усомнился, что кто-то кроме него дочитает такой отрывок до конца.

– Никто не увидит. Мы же черновик читаем. – Я отложила бумаги в сторону и приготовилась глотнуть кофейного пойла из недавно подаренной студентами чашки с оранжево-черным хищником на боку и надписью рубленной латиницей Preangston.

– Погоди расслабляться, – Мартин сердито посмотрел на мою скривившуюся физиономию – напиток явно мне не угодил. – Одними ранними рассказами нам, Кара-тян, не отделаться. Скажи честно, мы будем использовать в окончательном варианте текста достижения и опыт исследований твоей подпольной лаборатории?

– Запрещенный прием, Мартин. Лучше помалкивай про то, о чем почти ничего не знаешь, – пришла моя очередь рассердиться: – Выходит, ты почитываешь на досуге дневники чужих научных наблюдений? И даже не скрываешь этого?

– Не без того, – с вызовом ответил любитель тайных расследований: – И у меня есть одно условие для продолжения совместной работы, но об этом чуть позже. А сейчас я готов дать клятву богине Бастет никогда никому и ничего не рассказывать о сотрудниках секретной лаборатории. Зачем? Все равно никто не поверит в реальное существование книжного червя Агафоно-сан, библиотечной крысы Мими Савраскиной и музейного ящера Тарасика. Бр-р-р! Особенно это относится к колоритной интеллектуальной образине прямого потомка Годзиллы, пропахшей порохом из бочек арсенала графа Ростопчина. К его зловещему облику я до сих пор привыкнуть не могу.

День, когда задумал, и есть счастливый день.

Японская поговорка

– Хватит, Мартин, по креслам валяться. Ты готов с азартом и бодрым настроением приступить к настоящим полевым исследованиям в области литературы в качестве стажера научной подпольной лаборатории? Все. Уговорил. Принимаешься в штат, но с испытательным сроком. Кстати, как ты ехидничал, «интеллектуальная образина» по имени Тарасик Бильбао передает новому сотруднику наилучшие пожелания – держи открыточку. Тарасик сам для тебя ее нарисовал – сам и подарил. А остальные исследователи пока более сдержаны в проявлении чувств.