Я и не заметила, как с неожиданной прытью вскочила с дивана и погналась по коридору за мелькающими впереди лапами и хвостом. Мышцы ног с каждым ритмичным ударом пятки об пол – правой или левой, неважно – разогревались все сильнее и сильнее, а кровь с энергичным барабанным боем все активнее пульсировала по артериям: «Встала, встала! Беги, беги!» Освеженный, или освежеванный, сверхъестественным событием разум стряхнул оцепенение, и я с усилием притормозила около последнего поворота перед кухонным окном – бежать дальше было некуда. Разве что выпрыгнуть в окно. Полюбовавшись рамой с единственной бронзовой шпингалетиной, увитой одичавшим без присмотра плющом, я плеснула из лейки воды в горшок с буйным растением, зачем-то дотронулась до коричневой колючки угрюмого кактуса в керамической плошке и ойкнула от неожиданности. Колючка пребольно царапнула ноготь и укусила за кончик мизинца – брызнула кровь – пришлось срочно искать аптечку, вступая на привычный путь повседневных хлопот.

Ну, вот и славно. Я окончательно пришла в себя, заварила чай с распустившейся в чашке хризантемой Цзюй Хуа и с нежностью расправила на мизинце симпатичный бантик из бинта в виде все той же белой хризантемы, так гармонично прислонившейся к краю чаши Кагуяма23 подобно главному сокровищу первой после выздоровления чайной церемонии. Я успокоила внутреннее волнение, уперлась локтями в круглый стол и вдохнула облако, напоенное лечебным туманом японской чайной плантации. У меня впервые ничего не болело, не постукивало в позвоночнике, не шумело в ушах и не ныло в сердечной мышце. Полное освобождение тела и разума. Над головой кухонные часы с духами Севера по краям циферблата привычно щелкали минуты, как семечки на ледяной завалинке. Мир приветствовал мое возвращение: «Добро пожаловать, и больше не хандри». Неужели все плохое отступило? Прихлебывая чай, я ритмично, в такт щелканью минутных семечек, жевала колотые камешки настоящего тростникового сахара, наблюдая, как из-под клетчатого кресла с похвальной осторожностью выползает, замирая после каждого шага, виновник происшествия.

– Итак, – я посмотрела на Мартина с негодованием зверски обманутого человека: – Совершенно случайно, находясь в состоянии шелкопряда в коконе спокойствия, воли и зарождающейся жажды активной жизни, узнаю, что кот по имени Макс-Мартин, оказывается, нечестен со мной. Он, видите ли, решил поспособствовать моему досрочному превращению в бабочку или годную в хозяйстве прочную шелковую нить. Как ты смог так долго скрывать свои способности?

– Я не скрывал. Но разве со мной о чем-то, кроме еды, кто-нибудь когда-нибудь разговаривал? Просто я, не торопясь и основательно, готовился к общению с двуногими прямоходящими – изучал методом научного наблюдения человеческие повадки, книги читал познавательные, фильмы смотрел занимательные. Ждал подходящего случая. Один раз чуть не проболтался, когда Журавликов звонил.

– Было дело. Думала, что послышалось. Вроде как комар пролетел рядом и пропищал в ухо: «Не отдавайте меня никому. Не надо…» Кстати, полярник Степа и не настаивал на твоем возвращении. Можно сказать наоборот, намекал, что мой номер потерял и случайно дозвонился методом перебора цифр.

– Еще бы, – ухмыльнулся кот. – Думаю, его дружок пингвин-альбинос больше одного сезона не протянет, общаясь со Степкой-обманщиком. Да и сам Журавликов давно забыл о подземном переходе между жизнью и смертью. Был кот, раз – и нет его. Он за минуту до твоего появления хотел мешочникам меня подкинуть.

– Да, странный тип. И ящик обещанных подарков не привез.