Пока Рави занимался сундуками, которые благодаря взятке служащего английского консульства пропустили без лишних проверок, Селим вмиг рассказал, как тут в порту все устроено. Вдоль широкой набережной сплошь стояли всевозможные конторы, в том числе новостные, и таможенные склады. А подальше располагались лавки и отели в европейском стиле – возможно, такой почтенный господин, как Авинаш, непременно захочет остановиться в одном из них?

Пока паренек рассказывал, Авинаш увлеченно рассматривал все вокруг: уличных торговцев с их повозками, лотками и корзинами; верблюдов, спокойно ждущих среди нагроможденных в пыли мешков, кожаных свертков, бочек, ящиков, тюков шерсти, груд поленьев и железа; носильщиков в коротких шароварах, пестрых жилетках и с фесками на головах. Порт Смирны жил как огромный организм, где люди с самым разным цветом кожи, а вместе с ними все животные и все предметы нематериальные дышали вместе в такт. Гудели пароходы, лаяли собаки, крики лодочников смешивались с бранью носильщиков. А тут еще и конный трамвай! Вагоновожатый звонил в свисавший с крыши колокол, прокладывая трамваю дорогу среди всей этой суеты, а лошади, тянувшие огромный вагон, беспрестанно качали головами, как будто выражая свое неудовольствие препятствиями на пути.

Добравшись на однолошадной повозке до торгового двора «Йемишчизаде», они оставили сундуки в конторе, которая была выделена Авинашу для его коммерческого предприятия, заперли дверь и пошли вслед за Селимом к постоялому двору, который оказался местом чистым и спокойным, с прямоугольным внутренним двориком в тени фиговых и лимонных деревьев. Селим сначала ни в какую не хотел их туда вести: настаивал, чтобы они остановились в одном из отелей на набережной Кордон, устроенных на европейский лад, или в каком-нибудь из деловых домов на рынке Кемералты, переделанных в гостиницы, или уж, на крайний случай, в одном из новых отелей, расположенных в бывших особняках богачей между районами Тилькилик и Басмане. Возможно, владельцы этих заведении что-то ему платили за приведенных гостей. Но Авинаш твердил: нужен обычный постоялый двор, поэтому в итоге Селим, поникнув плечами, привел их в местечко под названием «Мензильхане» в начале улицы Кечеджилер-Иокушу.

Это было именно то, о чем мечтал Авинаш. Суеты, что царила на узких улочках, по которым они проезжали, в этом квартале не было и следа, а во внутреннем дворике чувствовался покой, заставлявший забыть о внешнем мире, – единственными звуками там были воркование голубей да журчание воды в фонтане. Если в постоялых дворах, расположенных на рынке, активно велась торговля, то здесь в первую очередь принимали путников, хотя в той части здания, что выходила на улицу, все же имелась пара-тройка лавок.

«Мензильхане» напоминал Авинашу о тех временах, когда он жил в Ришикеше вместе с дедушкой, и по утрам, в момент пробуждения, ему казалось, что он волшебным образом перенесся в Индию. В монастыре его деда тоже был внутренний двор, тенистый и прохладный, и точь-в-точь такая же беседка с оплетенной вьюном крышей. Сам монастырь располагался вблизи бирюзовых вод реки Ганг, у подножия Гималаев, вершины которых всегда покрыты снегом. Основали его для стариков, которые, как и его дед, хотели провести свои последние годы в раздумьях и молитве. Целый год перед поступлением в университет Авинаш прожил в монастыре, ухаживая за дедом.

Он вышел во внутренний двор, ледяной водой из фонтана умыл лицо, сполоснул шею и подмышки, натер зубы содой. В садах по соседству уже давно проснулись лягушки и теперь сидели в мутных прудах и вовсю квакали. Серые тучи, вобравшие в себя над морем тяжелый груз, плыли к горам, а сквозь них пробивался тускло-свинцовый свет, непривычный для здешних жителей.