– Ремни, мать их!.. – сообразила Нина.
А с неба лило и сверкало. А от дома что-то громко и беспрестанно кричали.
«Ремни… Ножик бы… Ножик надо, разрезать…» – растерянно подумала она, оглянулась беспомощно на кричавших. И никого не различила сквозь пелену дождя. Лишь неяркие цветные пятна.
– Скорую вызови! – крикнул, сбегая с крыльца, Клим Малиновской. – И пожарников тоже!..
Пашка, глядя на того, схватил первую попавшуюся у входа куртку и побежал следом.
– Ножик дайте! Ножик принесите! – плачущим голосом кричала им навстречу Нина Григорьевна.
Мужики подбежали, опасливо косясь на бензобак, оттолкнули Нину в сторону. Полезли в машину и долго-долго что-то там возились. Машина заглохла. А потом Клим ногами выбил пассажирскую дверь изнутри. Выбрался, аккуратно подхватил парня под мышки, потянул на себя. Пашка помогал ему из машины.
Так и понесли его в дом. Пашка шёл сзади, держа того за ноги и удивлялся: Клим вышагивал в резиновых сапогах и плаще. Когда успел, собака? Вместе, кажется, бежали… Затем перевёл взгляд на Нину. Та шла рядом с мужем и придерживала парнишке голову. Мокрые, зазеленившиеся от травы брюки плотно облепили её ягодицы, и казалось – одни лишь трусики на ней. Такие же белоснежные, с оборочной каймой.
От них и не отрывался до самого дома.
– Я вызвала!.. Всё!.. Все едут! – испуганным голосом встретила их Малиновская.
– Взяли!
Врач с санитаром подхватили носилки, закатили в скорую.
Машина стояла вплотную к крыльцу. На влажной траве отчётливо виднелась колея от ворот до крыльца.
Пожарники уже уехали. Тушить было нечего. «Гаишники» ещё не приезжали. Ливень кончился, и опять ярко лупило солнце.
Все толпились у скорой. И всем уже было невтерпёж, чтобы побыстрее кончился этот кошмар.
– Стойте, доктор! – Нина вдруг попридержала заднюю дверь. – Как хоть он?
Её колотило крупной дрожью от пережитого, от мокрой одежды.
Доктор неопределённо пожал плечами.
– Кто его знает?.. Обследуем сейчас, просветим… Переломов, видимо, много. Странно, что ещё в сознании… Не знаю…
– Это хорошо! – вдруг громко сказала она. – Будет хоть с кого за забор спросить! Да за газон!.. Век не расплатится!
Доктор недоуменно посмотрел на неё. А потом на лице появилась брезгливость. Ничего не ответил и захлопнул дверцу.
Машина уехала.
Нина Григорьевна обернулась. И встретилась с такими же недоуменными и брезгливыми лицами. Даже у мужа. А Сонька ещё и улыбалась краешком губ.
Нина Григорьевна гордо подняла голову и шагнула на крыльцо. Мужики расступились.
Она подошла к столу, плеснула водки в бокал из-под вина и залпом выпила. Закрыла глаза, замерла. Затем резко выдохнула.
– Всё! Я пошла в баню!
И опять все молча расступились.
Сбросила комком в предбаннике грязную потяжелевшую одежду. Включила горячую воду из водонагревателя и встала под душ.
– Козлы! Боже мой, какие козлы! И эта… курица бройлерная… Скривились, сучки… И мой туда же!.. Брезгуют они, прослойка хренова…
Стояла неподвижно, подставив лицо горячим струям. Озноб потихоньку проходил. И очень сильно заныли разбитые колени. Открыла глаза. Ногти обломаны. На всех пальцах. И цепочку потеряла…
– Козлы… Спасители долбаные… Рожи скривили!.. «Фи» своё выразили… Уроды! Да моя бабка всю войну под Ленинградом всем, всем! – солдатикам нашим что-нибудь совала: то монетки, то гвоздики, то лоскутки!.. Чтоб выжили!.. Чтоб вернулись с того света!.. Чтоб долг отдали… А эти… Скривились… Уроды… Стыдно им…
Колени нестерпимо болели.
И веретено бабулино в голове: тук-тук-тук, тук-тук-тук…
Выстуженная душа
Пять минут назад он сказал:
– Я ухожу от тебя.
Она сидела в это время за компьютером, корректировала написанное и слушала его в пол-уха.