– Стоять, – приказал инспектор Хан, когда мы подъехали к воротам обнесенного стеной поместья. – Как там тебя зовут?

– Соль, господин, – прошептала я.

На мгновение воцарилась тишина, а затем он вопросил:

– Ну?

Я поспешно привязала поводья к столбу и постучала в огромные деревянные двери. В наступившей тишине я задалась вопросом, почему инспектор не помнил мое имя. Неужели меня так легко забыть? Я поправила черные как вороново крыло волосы, провела ладонью по полицейской форме. В блестящей луже внизу отразилось маленькое лицо с широкими губами и глазами, форму которых мне нравилось сравнивать с лепестками (и вовсе я не считала их «крошечными глазками», как называла их сестра). Из-за плотно перевязанной груди и телосложения – я была слишком высокой и тощей – я больше походила на мальчишку в юбке, чем на женщину. Похоже, во мне и правда не было ничего примечательного.

Из задумчивости меня вывел резкий скрип дверей. Оттуда выглянул сторож и осмотрел меня с ног до головы. Затем его взгляд упал на инспектора Хана, и сторож тотчас скромно склонил голову.

– Инспектор!

– Я приехал поговорить с господином О.

– О, он еще месяц назад из столицы уехал.

– А кто есть дома?

– Его жена, хозяйка Ким[11]. Но вам придется прийти как-нибудь в другой раз. Видите ли, она болеет…

– Дело неотложное.

Сторож заломил руки, словно сомневаясь, а затем отступил на шаг назад и позволил нам пройти. Взявшаяся сопровождать нас служанка тоже была чем-то обеспокоена. В гробовой тишине она провела нас через внутренний двор к гостевому залу – длинному ханоку[12] с четырнадцатью дверьми, покрытыми бумагой ханджи, и тяжелыми балками под черепичной крышей, по краям изгибавшейся подобно усам дракона. В нескольких шагах от павильона располагались ворота, которые, скорее всего, вели в другой внутренний двор: такие поместья обычно делились каменными стенами на пять частей, а между ними петляли узкие проходы.

Инспектор Хан вдруг замер на полпути. Я чуть не налетела на него.

– Расспроси служанку юной госпожи О и доложи мне о результатах.

– Есть!

Сдвинув на затылок соломенную шляпу, я смотрела мужчине вслед, пока он, в одеяниях цвета полночной синевы, не скрылся из виду. Вскоре мимо меня прошла женщина с ведром воды, и я обратилась к ней:

– Простите, где я могу найти служанку госпожи О?

Незнакомка быстро повернула ко мне голову и задвигала губами, но вместо слов раздалось лишь тихое мычание. Кажется, попросила следовать за ней. Она засеменила ногами, и вода из ведра расплескалась по земле. Тогда служанка поставила ведро под крышу и провела меня через ворота рядом с павильоном во внутренний двор поместья. Сюда могли входить только женщины – мужчинам, за исключением ближайших родственников, это строжайше запрещалось. Здесь даже воздух был другой: тяжелый, наполненный священной тишиной.

Наконец служанка дернула меня за рукав и указала на девушку с заплетенными волосами. Дождь окончательно стих, а та все ходила кругами под открытым небом.

– Это она?

Женщина кивнула.

– Спасибо, – поблагодарила я.

Я повернулась к девушке. Наши взгляды встретились. Мне тут же бросились в глаза ее бледное лицо и прилипшие к вискам мокрые волосы. Нездоровится, наверное, или же она волнуется. Боится.

Она тоже оглядела с ног до головы меня и мою форму – светло-серый жилет квэджа поверх темно-серого платья, синие воротник и манжеты, завязанный пояс. Ее глаза остановились на выжженном на моей щеке шраме.

– Ты полицейская тамо.

Ее слова будто обожгли мое лицо, и я попыталась закрыть шрам волосами.

– Да.

– Что тебе нужно?

– Я принесла плохие вести… – Я бы хотела преподнести эту новость мягко, но разве можно мягко сообщить, что твоей госпоже перерезали глотку? – Твоя хозяйка мертва.