– Ой-ёй-ёй, – причитает Моберг, которому заметно поплохело.

– А ну, это пиво к лешему! – говорит Шурик Ха. – Я бы, пожалуй, лучше текилы тяпнул!

– Не получиться, – возражает на это Моберг, – у нас в Аргентине крепкое продают только с десяти утра. Такой, вот, сволочной закон, че!

 Осознав всю безвыходность ситуации, Эла Моберг столбенеет, отрешенно глядя на витрину. Там, за стеклом толпятся на полках бутылки разного объёма и формы – с текилой, кальвадосом, водкой и коньяком, с разноцветными наливками и ликерами. В зеленоватом стекле отражаются Шурик Ха, стоящий у Моберга за спиной, узкая мощеная улочка, и на другой стороне улочки – здание в колониальном стиле, сложенное из обожжённого кирпича. Шурик Ха, то и дело оглядываясь и что-то насвистывая себе под нос, переходит на другую сторону. Тут на Моберга накатывает дурнота, ему кажется, что Шурик каким-то чудесным образом попал за стекло и теперь, словно мальчик-с-пальчик бродит среди бутылок и читает этикетки. Каждая из бутылок на витрине выше Шурика по меньшей мере вдвое… У Моберга кружится голова. Застонав, он оборачивается к приятелю и тут случается вторая странность. Обернувшись, Моберг видит, что улочка возле винной лавки залита безжалостным солнечным светом и совершенно безлюдна.

– Текила! – объявляет Шурик Ха, выходя откуда-то с боку с заветной бутылкой в руке.

– Э-э-э…. – говорит Моберг. – Так заперто же. Да и не продают до десяти, ни в коем разе.

– Я с черного хода зашел. Держи, да смотри не раскокай, а не то, я тебе глаз на жопу натяну.

– Да, как можно? – говорит Моберг, прижав текилу к груди. – Я разве ж не понимаю…

– Похмеляться будем в горах, – говорит ему Шурик. – А заодно окрестности осмотрим.

Моберг мычит, плачет и ковыляет вслед за Шуриком. Приятели как-то подозрительно быстро выходят из города. За городом, насколько хватает глаз, тянутся цитрусовые сады. Проходя мимо, Шурик срывает с ветки пару лаймов для понта. Попав в предгорья, литераторы сворачивают с проселочной дороги и поднимаются по живописному зеленому склону на ближайшую вершину. Там, на вершине стоит одинокое оливковое дерево. Шурик Ха заходит в его жидкую тень, ставит на землю свой чемоданчик с пишмакинкой и садится на чемоданчик верхом.

– Уф… – пыхтит Моберг и валится рядом на травку.

– Ничего так прошлись, – говорит Шурик.

Моберг согласно кивнув, открывает текилу и делает хороший глоток. Текила привычно обжигает пищевод, орошает луженый желудок литератора и взрывается там яркими брызгами счастья, да так, что у Моберга на глазах слезы выступают. Шурик Ха отбирает у него бутылку, выпивает и закусывает лаймом.

– Скажи, че, а в какой стороне тут Колумбия? – спрашивает Шурик, поднявшись на ноги.

– На кой ляд тебе Колумбия? – удивляется Моберг. – Если кокс нужен, то я знаю, кто в городе банчит… Там, кажется, – и он машет рукой куда-то в сторону далеких горных вершин, скрытых золотистым туманом.

– Хочу посмотреть, как там дедушка Маркес, – объясняет Шурик. – Дрыхнет старый пень или выполз уже на огород из своей избушки.

И он долго стоит в своем большеватом черном пальто на вершине зеленой горы и смотрит из-под руки на мреющие туманные дали. Ничего, как видно, не разглядев, снова опускается на чемоданчик.

– Вот, – говорит Шурик и вынимает из воздуха потертый портфель желтой кожи. – Мы вчера, помниться, говорили о литературе и договорились до чертей. Ты, Эла, уже лыка не вязал и завалился дрыхнуть, а мне что-то не спалось. Я достал из чемоданчика пишмашинку и сел печатать. Сочинил одну толстую штуку, как говорил мэтр. Давно хотел что-то в этом роде написать, да все руки не доходили… Так ты прочти, коли будет досуг.