Все ее повадки были очень странные. Выйдя из детского возраста, она почти никогда не играла, а или неторопливо бродила по квартире, куда-нибудь запрыгивала и спрыгивала обратно, или сидела на шкафу или на столе, или лежала на ковре посреди комнаты. Она почти никогда не выпускала «из ножен» своих коготков, так что кое-кто из наших юных гостей даже выражал сомнение в том, что они у нее вообще есть: когти у нее, конечно, были, но она ими совсем не пользовалась.

Лизка была необыкновенно привязана ко всем домашним, особенно к моей младшей сестре, Вике, которую она встречала не иначе, как прыгнув ей на грудь, обняв лапками за шею и «целуя» в нос, щеку или глаз. Мне она тоже часто лизала руки и лицо: кстати, именно из-за этой своей привычки она и получила имя «Лизка».

В то же время к чужим она относилась очень настороженно, не любила, когда ее гладят или берут на руки, поэтому гостей обычно встречала, сидя на шкафу.

Шкаф у нас был высокий, с антресолью под самый потолок: оставалось ровно столько пространства, чтобы поместиться маленькой кошке. Но самое интересное, что шкаф стоял совершенно отдельно от другой мебели, был он гладкий-гладкий, полированный, так что, казалось, забраться на него абсолютно невозможно. Никто не мог понять, как кошка туда попадает.

Лизка делала так: выходила из комнаты в довольно длинный прямой коридор, напротив которого как раз и стоял шкаф. Затем от самой входной двери разгонялась и взбегала прямо по стене! Кто этого не видел, никогда не поверит. Правда, при этом она выпускала свои коготки, из-за чего стена в этом месте была закрыта специальной деревянной панелью, которую мы так и называли «лизкина стена».

Но самыми замечательными лизкиными качествами были ее ум и ее манера ходить на прогулку.

Умна она была невероятно. Она понимала все, что ей говорили; например, можно было сказать: «Лизка, выйди, пожалуйста, из комнаты!» – и она вставала или спрыгивала откуда-нибудь и выходила. Можно было позвать ее, не обычным «кис-кис», а совсем как человека: «Лизка, иди сюда!» – и она приходила.

Вообще с Лизкой никто из нас не обращался как с кошкой: никто ей не говорил «Брысь!» и т.п., как-то не получалось. И когда она лежала, вытянув лапки, на моем столе и смотрела на меня, на мордочке у нее обычно было такое выражение, будто кошка чуть-чуть улыбается; глаза, большие, ласковые и умные, казались задумчивыми – и я, глядя на нее, иногда начинал сомневаться в том, что наша Лизка действительно кошка. А вдруг она человек? Во всяком случае, глаза у нее были гораздо более человеческие, чем у многих людей.

Что касается лизкиных прогулок, то это были во всех отношениях обычные кошачьи прогулки, за исключением только того способа, каким она попадала на улицу. Почему-то Лизка боялась или не хотела выходить через дверь, по лестнице, а выпрыгивала в форточку и потом вниз с балкона. Казалось бы, что тут особенного? А дело все в том, что жили мы в то время на пятом этаже!

В это, я понимаю, поверить еще трудней, чем в историю со шкафом. Тем не менее, Лизка это проделывала сотни раз на протяжении трех лет и с ней ни разу ничего плохого не случилось.

Видимо, решающим был первый прыжок: возможно, она просто по неосторожности упала с балкона – и благополучно приземлилась. И с тех пор не боялась прыгать вниз.

Многое объяснялось, конечно, и особенностями ее телосложения и поведения. У Лизки были длинные, сильные, как пружины, «ноги», при очень небольшом весе. Поэтому запрыгивать куда-нибудь и спрыгивать вниз было ее любимым занятием, кроме того, она таким образом тренировала свои лапки-пружинки.