Сейчас, когда я это пишу, я нашел в интернете очень интересные мемуарные записки Белецкого, где он пишет и о тех событиях вокруг бюллетеня. Из этих записок видно, что я тогда был прав, увидев в нем непримиримого антисоветчика. У него уже тогда была четкая оценка и сталинизма, и венгерских событий, а мне еще было далеко до этого. Он интересно описывает свое состояние после XX съезда, когда он вдруг, примерно на полгода, вплоть до венгерских событий, стал восторженным сторонником Хрущева. Также в интернете я нашел, что сейчас Белецкий является довольно известным политологом в Киеве и одним из руководителей Международного радио Украины. Интересно, что в этих своих мемуарах, несмотря на свое уже в юности сформировавшееся неприятие советской идеологии, Белецкий дает положительную оценку Шлихтеру. Говоря о преподавании идеологических дисциплин в университете, он пишет: «Цель этих предметов очевидна – промывание мозгов. Советский человек, находящийся на определенном уровне грамотности, всю жизнь – от школьной парты до гробовой доски – должен быть погружен в атмосферу советской идеологии. В школе – уроки, в университете – лекции, на работе – политинформация… Как я относился к этим предметам, нет надобности писать… Все лекторы и преподаватели по этим предметам – личности абсолютно бесцветные, какие-то выцветшие… А вот политэкономия, читавшаяся на 3-м курсе, составляла исключение, и отношение к ней было совсем другим. Я это связываю с личностью лектора – Артемия Александровича Шлихтера. Было в нем что-то, вызывающее уважение практически у всех, и у меня в том числе. Более того, можно сказать, что его любили. Он воспринимался как живой человек, думающий, говорящий то, во что верит. Кажется, он был из рода старых, еще дореволюционных большевиков – во всяком случае, эта фамилия где-то в истории мелькала. Высокий представительный мужчина с аккуратной щеточкой усов. Выработанная манера держаться и говорить – спокойно и уверенно. (Мне передавали высказывание одной из наших девушек: „Интересно, какой он как мужчина“. Замечу, по нравам того места и времени, высказывание очень нестандартное.) К тому же политэкономия – не такой мертвый предмет, как другие идеологические. Там можно было найти живые и интересные темы, и Шлихтер их находил. Его действительно иногда было интересно послушать. Доверие к нему было настолько велико, что студенты нередко обращались с вопросами, не относящимися к его предмету, а носящими общеидеологический характер, и получали достаточно убедительный ответ. Мне остается констатировать: вот ведь и так бывало».

Еще один материал бюллетеня был посвящен обсуждению романа Дудинцева «Не хлебом единым» в Доме литераторов и у нас на филологическом факультете. В частности, там было опубликовано выступление Константина Паустовского, где он, говоря об одном из героев романа, директоре Дроздове, противостоящем главному герою изобретателю Лопаткину, вспоминает свое недавнее зарубежное путешествие на теплоходе, где он встретился с такими Дроздовыми, занимавшими каюты люкс и 1-й класс. Он говорит, что так называемая советская номенклатура превратилась в слой общества, оторванный от народа, отличающийся невежеством, спесью. Выезжая за границу, они позорят нашу страну. Эти выступления писателей произвели на меня впечатление. Дома я записал в дневнике: «