Дома я на этот раз больше, чем прошлым летом, занимался математикой. Читал книжку Лузина по теории функций, которую нам, по-видимому, рекомендовала Бари. Что-то читал и по комплексному анализу. Еще до моей поездки в колхоз у нас дома появился телевизор. Его купили к моему 20-летию. Это был КВН-49 с малюсеньким экраном – первый советский телевизор массового производства. Размер его экрана – примерно 10 на 15 см. Смотрели его через линзу, которую заполняли водой. Линза держалась на специальных полозьях, которые подсовывались под телевизор, и расстояние от экрана до линзы можно было регулировать. Однажды к нам в гости заехал один мамин давний знакомый, который жил где-то далеко от Москвы в провинции и никогда в жизни не видел телевизора. Помню, что он сидит в нашей тесной комнате, в которой мы все тогда обитали, смотрит телевизор и восторженно произносит: «Вот так, наверно, при коммунизме все смогут жить!»

Телевизор, конечно, очень отвлекал от дел. Тогда по телевизору часто показывали хорошие фильмы, а также записи спектаклей ведущих театров. У меня записано, что я посмотрел итальянские фильмы «Мечты на дорогах» с Анной Маньяни, «У стен Малапаги» с Жаном Гобеном и старый трофейный фильм «Седьмое небо». По поводу этого фильма у меня написано, что фильм трогает до слез, пробуждает хорошие чистые чувства, но дальше идет рассуждение: «Он силен тем, что добирается до сердца, но он заставляет лишь пассивно умильно созерцать. Этого мало. Нужно, чтобы искусство возбуждало активность». То есть я по-прежнему оценивал искусство с точки зрения его воспитательной роли. В этом смысле мои ожидания не подводили старые советские фильмы, которые тоже часто шли по телевизору. Я с удовольствием пересматривал «Волгу-Волгу», «Весну» и другие фильмы с Любовью Орловой. Благодаря телевизору я стал следить за футболом, правда, больше всего меня волновали международные матчи, которым я придавал политическое значение. В это время к нам нередко приезжали команды с Запада. Наш «Спартак» сыграл и выиграл у английских «Волков», а наша сборная в очень нервном матче обыграла сборную Западной Германии. Мама присоединялась ко мне и очень эмоционально реагировала на голы. Телевизор сделал более наглядными и политические новости. Мне очень понравился репортаж о том, как Булганин на правительственной даче устроил прием в честь иностранных послов.

Иногда мы с мамой ездили в Москву в театры. Тогда я впервые увидел молодую обаятельную Шмыгу в «Фиалке Монмартра», восходящую звезду театра оперетты. Побывали в Большом театре на «Евгении Онегине» с Лемешевым. Были мы, конечно, и на открытой этим летом выставке картин Дрезденской галереи. Это были картины, вывезенные из Германии в конце войны среди так называемого «трофейного искусства». Но Хрущев решил эти картины вернуть, тем более что Дрезден находился в советской зоне влияния на территории ГДР. И вот теперь перед передачей их Германии они были выставлены в Пушкинском музее, и все лето на выставку выстраивалась огромная очередь. В это время и после выставки в Москве продавалось много репродукций этих картин в виде фотографий, открыток, плакатов. Кроме рафаэлевской «Сикстинской мадонны» и «Святой Инессы» Риберы почему-то наиболее популярными стали репродукции «Шоколадницы» Лиотара. У нас дома долго висел плакатик с копией «Шоколадницы» в натуральную величину. Мы его поместили в рамочку, и создавалась полная иллюзия настоящей картины.

С папой мы ходили купаться на протекавшую недалеко от нас речку Сходню. На небольшой пляжик на Сходне по воскресеньям и из Москвы народ приезжал. К маме часто заходили ее ученики, только что окончившие 10 класс и поступавшие в это лето в университеты. Одна девочка даже поступила к нам на мехмат, но не смогла там надолго задержаться. Я ей пробовал помогать, но после неудач уже в первую сессию ей пришлось уйти.