Пока шла подготовка к наступлению, австро-венгерские войска перешли в мощное наступление в Италии. Итальянская армия[1] оказалась в катастрофическом положении, король Виктор Эммануил III буквально умолял Николая II начать наступление на Востоке, чтобы заставить австрийцев оттянуть силы с Итальянского фронта. В этих условиях Брусилову было предписано начать наступление как можно скорее.

«На рассвете 22 мая[2] гром двух тысяч орудий от Припяти до Прута возвестил славу русского оружия», – некоторый пафос в словах Антона Керсновского, автора фундаментального труда «История Русской Армии» (отрывок из него, посвященный Брусиловскому прорыву, помещен в данном издании), вполне уместен и объясним.

План Брусилова удался. Удался настолько, насколько, пожалуй, он сам не ожидал. Оценивая итоги операции, Алексей Алексеевич сдержан и даже излишне скромен: «По тем средствам, которые имелись у Юзфронта, он сделал все, что мог, и большего выполнить был не в состоянии – я, по крайней мере, не мог. Если бы вместо меня был военный гений вроде Юлия Цезаря или Наполеона, то, может быть, он сумел бы выполнить что-либо грандиозное, но таких претензий у меня не было и быть не могло».

Мы не будем здесь останавливаться на ходе Брусиловского прорыва и его военных итогах – они подробно описаны в воспоминаниях Алексея Алексеевича, а также в исследовании А. А. Керсновского. Не менее важна моральная сторона Брусиловского прорыва: блестящий успех после почти года поражений и отступлений. Россия снова вспомнила слово «патриотизм», забытое с начала войны.

Газеты пестрели вдохновляющими заголовками и известиями о наступлении армий Юго-Западного фронта. Была опубликована приветственная телеграмма Николая II: «Передайте моим горячо любимым войскам вверенного Вам фронта, что я слежу за их молодецкими действиями с чувством гордости и удовлетворения, ценю их порыв и выражаю им самую сердечную благодарность».

В адрес Брусилова хлынул поток благодарственных писем от людей всех сословий. «Это было мне поддержкой и великим утешением, – писал Алексей Алексеевич. – Это были лучшие дни моей жизни, ибо я жил одной общей радостью со всей Россией». Какие еще чувства мог испытывать полководец, одержавший великую победу, человек, любивший Родину не на словах, а всей душой, беспредельно верный и верящий Отечеству?

Но с каждым днем радость постепенно вытеснялась горечью – его не поддержали. «За» Брусилова были все – народ, солдаты, офицеры. Кроме тех, кто должен был это сделать в первую очередь – «правильных» генералов.

Второстепенное, по задумке Ставки, наступление Юго-Западного фронта развивалось, а основное так и не началось. Командующий Западным фронтом генерал Эверт раз за разом просил отсрочку, начальнику штаба Верховного главнокомандующего Алексееву по-прежнему не хватало решительности, а сам Верховный главнокомандующий мало интересовался делами фронта и был больше поглощен семейными дрязгами.

И вот тут-то и появляется пресловутое сослагательное наклонение, не терпимое, но столь часто используемое историками. Если бы за Брусиловым пошли другие фронты, центральные державы были бы побеждены уже в 1916-м или принуждены к миру, выгодному России и странам Антанты. У генералов был шанс это сделать. Был он и у Николая II. Для него это означало не только победу возглавляемой им державы, но и спасение династии, своей жизни и жизни своих детей. Однако, к сожалению, даром предвидения последний русский царь не обладал и, как теперь известно, истинных провидцев не слушал…

«Не знаю, как другие главнокомандующие, но я уехал очень расстроенный, ясно видя, что государственная машина окончательно шатается и что наш государственный корабль носится по бурным волнам житейского моря без руля и командира», – это впечатления Алексея Алексеевича декабря 1916 г., после очередного совета в Ставке. В том, что дом Романовых обречен, сомнений оставалось все меньше и меньше. Впрочем, война продолжалась…