Гегель назвал когда-то Латинскую Америку «страной будущего». Наверное, он был прав в том хотя бы смысле, что нужно было дождаться рождения художника такого крупного масштаба, как Маркес, чтобы это утверждение стало фактором всемирной духовной жизни. Так вот, Маркес мечтает еще и на свои деньги создать великий латиноамериканский кинематограф. Нарушив клятву никогда в жизни не возглавлять никакую организацию, он стал президентом фонда нового латиноамериканского кино. Кстати, писатель влюблен в кино, недаром в молодости он учился на режиссерском факультете Римского экспериментального киноцентра.

– Сеньор Маркес, готовясь к встрече с вами, я еще раз перелистал ваши произведения, и мне снова показалось, что все они – об одиночестве. Об этом же чувстве, возникшем при чтении ваших произведений, говорил мне и один советский критик. Главный герой ваших книг – человеческая отчужденность, отъединенность, непонимание, духовная изоляция… Одним словом, «сто лет одиночества»…

– Вам так показалось? Вы знаете, я тоже об этом думал… Правда, вы сказали о критике. Я стараюсь не читать критику на мои книги. Почему? Потому, что если это плохая критика, то читать ее не стоит. А если это хорошая критика, то она может воздействовать на тебя, навязать свою точку зрения. Однажды давно, когда я еще интересовался критикой на себя, я прочел статью об одном из своих первых рассказов. Прочитал и поверил рецензенту, а потом, когда я писал роман «Сто лет одиночества», почувствовал, что мой герой получается таким, каким хотел бы его видеть тот критик. И с той поры я не читаю критических статей. Так вот об одиночестве… Я не знаю, существует ли оно в моем творчестве, но знаю, что оно существует в писателе. Потому что, когда писатель садится за стол, ему никто не может помочь, ни один человек, никто, никто… Он остается один на один с белым чистым листом бумаги, и это и есть одиночество. В момент истины человек одинок…

– Постойте, постойте, сеньор Маркес, как хорошо вы сказали: «В момент истины человек одинок». Эти слова, с вашего разрешения, я использую в качестве заголовка.

Маркес смеется:

– Пожалуйста. Только скажите, вы заплатите мне за это интервью?

Марина Акопова переводит, что Маркес шутит, его волнуют, как вы поняли, более существенные вещи.

Я бросил взгляд на часы, подходило к концу время, отведенное для разговора, а вопросы к собеседнику не иссякали. Маркес заметил мое волнение:

– Что вы нервничаете? Что вы тут все нервничаете? У вас перестройка – поэтому вы так спешите? А я все равно уже опоздал на встречу с женой и на дипломатический раут. Что у вас там еще? Только не политические вопросы. Я уже много на них отвечал.

Нужно сказать, что поначалу, когда Маркес прилетел в Москву, он был раздражен, мягко говоря, несоблюдением правил приема такой важной персоны, как всемирно известный писатель Габриэль Гарсиа Маркес. И прежде всего со стороны Госкино. Неувязки, недоговоренности, нечеткости следовали одна за другой. Я сам был свидетелем, как приглашенный на ретроспективу фильмов А. Тарковского в киноконцертный зал «Октябрь» Маркес пулей вылетел из зала, не пробыв в нем и двух минут. В чем дело? Оказалось, что устроители ретроспективы не согласовали с Маркесом возможность его выступления, чем он был страшно раздосадован.

Другой свидетель поведал мне о том, как на одном из просмотров наши, как говорится, завсегдатаи буквально сгоняли Маркеса, возможно, севшего не на свое место, из первого ряда, вертя перед его носом своими законными билетами. И таки прогнали. Правда, и здесь Маркес нашелся. Нехотя поднявшись с места, он сказал: