– Я видела отличную лестницу у заброшенной библиотеки.

Среди дисков были Slowdive, Radiohead, Кино, Chris Isaak, The Drums, The Smiths, Егор Летов и другие безымянные, помеченные когда-то карандашом. Но карандаш уже стерся. Она посмотрела на меня.

– Поставь Криса Исаака.

– Ты говорила выбор за мной.

– Как хочешь. А лестница у библиотеки правда крутая. Запишешь план?

– План чего?

– Эвакуации, блин. Нашей поездки, конечно.

Я поставила The Drums и первую попавшуюся I Need Fun In My Life. Дисковод не хотел брать диск и тогда ей пару раз пришлось постучать по панели. Посоображая пару мгновений, он все-таки забрал диск и запел. You’d think I would know all the answers to the questions before I get old. But I’ve spent too much time thinking and I’ve spent too much time. It’s time to go and I need fun, fun, fun, fun, fun, fun.1 Я полезла за сумкой. Она кивала головой и тихо подпевала, стуча в невидимые барабаны. Я достала карандаш и блокнот, смотря на нее исподтишка.

– Пиши.

And I need fun, fun, fun. In my life, life, life. And I need life, life, life. In my fun, fun, fun.2

– Значит, так. Первое – лестница у заброшенной библиотеки. Записала?

Она хотела заглянуть в мой блокнот, но я ей не дала.

– Второе! Готова?

– Да.

– Лестница на берегу реки. Есть?

– Есть.

– Заправка.

– Ага.

– Это было третье. Четвертое – лестница к домику на дереве.

– Это где такая?

– Не важно. Пиши.

– Это все?

– Пока не знаю. Может еще что вспомню. Блокнот далеко не убирай.

Oh, I took a walk yesterday all around New York City and I saw something written on a car. It said «the less you own the more freedom you have», «the less you own the more freedom you have.» So I went home and I threw it all away.3

Мы давно выехали из города и мчались туда, куда она сама мчалась больше всего на свете. Только где это и что это? И куда мчусь я? Только за ней? Своего пути у меня так и нет? И похожа ли она на своего дедушку? И были ли у него усы? Или борода? А глаза у него были какие – добрые или так себе?

– Пока едем, хочешь расскажу о дедушкиных словах?

Я посмотрела на нее. Она посмотрела на меня. Песня закончилась и началась заново. Я нажала на кнопку отмены. Песня застыла на первом аккорде и улетела в окно – это я ее швырнула. Пахло липой. А шуршание шин, в основном чужих, воспринималось как будто по-новому. И это было все равно что слышать-слышать, а потом вдруг – раз! – и оглохнуть. А потом опять, когда думал, не услышишь больше, опять, как в первый и в последний раз, – слышать-слышать-слышать. Она стала говорить мне его слова. И я всех их записала. Вот что у меня получилось:

шашки
понимание
февраль
боль
бритва
халва в шоколаде
мазь звездочка
разбитое окно
зеленый
записки
свежая газета
одеколон
карты с голыми женщинами
обида
машинное масло
вострый
юбка
порождение
портрет
лестница в небо

Мне было интересно, почему февраль и почему окно все-таки было разбито, но не стала задавать ей вопросов, чтобы потом о них не жалеть. А если бы они были сказаны, то так бы в неотвеченных и остались – ищи их потом по салону, собирай пылесосом и липкой лентой, там, где рука не достанет – все равно не найдешь. Их блеклые контуры проявятся на запотевших стеклах. Увы, придется ждать зимы. Придется ждать февраля. Примерно в 12:12 дня они там появятся. Ведь ты же на них ответишь? Я подумала о том, что вдруг были бы такие стекла, через которые можно оставлять послания самому себе и отвечать на них только через года. Или спустя пять минут – кому как захочется. Следом я подумала о том, что бы я написала самой себе. Я могла часами придумывать вопросы для нее или кого-то еще, но своих,