– А что там у тебя?

Внезапный вопрос тормознул меня у самого выхода с кухни. Я решила не оборачиваться.

– Ну,…сериал какой-нибудь посмотрю и все слопаю заодно.

– Тогда иди. Только не кроши там, хорошо?

Я выдохнула.

– Хорошо, баб.

Покинув утреннее застолье, я медленно кралась по узкому коридору. Через мгновение дверь в комнату оказалась передо мной и, подвинув ее босой ногой чуть вперед, я четко услышала пронзительный материнский крик.

– Лиза!

«Ну что еще?» – сетовала я про себя. Поставив тарелку на пол и закатив глаза, я с удрученным цоканьем вернулась обратно и встала на пороге, облокотившись на одну сторону. Мама снова кусала губу.

– Он все равно тебя очень любит, – дважды швыркнув, сказала она. – Не делай поспешных выводов.

«Любит. Конечно, любит. Роботов»

– Ты поняла, Лиз?

– Да, мам. Я поняла. Можно идти?

Бабушка равнодушно вышла из-за стола и подошла к раковине, чтобы помыть посуду. Мать отвернулась.

– Иди, – с горечью промычала она, сидя ко мне спиной.

Но задеть за живое меня ей так и не удалось. Услышав ожидаемый ответ, я пулей рванула в комнату, подняла по дороге оладьи и захлопнула за собою дверь. А потом растеклась по ней. Прижалась лицом. Закрыла глаза. «И почему он думает, что воспитывает игрушку?» – запротестовало мое сознание. «Отец хочет лишить меня всяких прав, вовремя дергая за нужные ниточки словно марионетку. Но ведь я человек! Мне 14 лет. У меня даже паспорт есть! Да и к тому же в нашей стране равноправие. Никакой похабной дискриминации. Или мне все-таки примкнуть к сообществу радикальных на всю голову феминисток?»

Отлепив себя от двери, я открыла глаза и с разочарованием на душе грохнулась на диван. «Корчить из себя Обломова», – подумала я. «Конечно, не стоит, но вставать и идти куда-то, сегодня, тоже не вариант» Склонив голову на бок, я заприметила, стоящий напротив, плазменный телевизор. Столик, на котором он разместился, состоял из трех полок. На самой верхней красовалась знакомая до боли приставка. «У бабушки есть пирс тв?», – бросилась мне в голову мысль, в то время как я, прищурившись, убеждалась в этом и отказывалась верить одновременно. Не переставая удивляться оформлению квартиры своей прародительницы, я подняла, вновь брошенные на пол, оладьи и поставила на диван. Отыскала пульт. Улеглась поудобней. Включила пирс, затем зомбоящик и решила скоротать денек за просмотром комедийного сериала – «Теория большого взрыва».

* * *

Я умирала со смеху, досматривая второй сезон. И хотя юмор в ситкоме был довольно-таки специфический, интеграция западного менталитета посредством тв, кино и литературы достигла полного его приживания. И мы, рожденные в конце 90х, нулевых и так далее уже никогда не будем восторгаться творчеством Леонида Гайдая, не уловим ход мысли Федора Достоевского, а как жить по потребностям не узнаем до следующей революции. Моя бабушка впервые сказала об этом, когда я прибежала домой с подругой, восхваляя новую комедию с Райаном Госслингом и пропуская шутки о голубых. «Как как ты сказала? Мужчины?», – делала она вид, что прослушала. «Девочка моя, это полный абсурд. Никогда их больше подобным словом не называй».

Поставив на паузу, я положила пульт рядом и кинула пустой взор в чистое большое окно. Незрелый грейпфрут, а скорее помело, плавно опускался за горизонт. «Неужто уже так поздно?» – изумилась я и вскочила, чтобы взглянуть на часы. Девять вечера! Одуреть. Я зевнула, сняла с гаджета блокировку и бросила его рядом с подушкой. Что ж, сегодня хотя бы расстилаться лишний раз не придется. Забыв про комедию на телевизоре, я нацепила на себя, валяющиеся на стуле пижамные шорты, накрылась тонким пледом в бежевую крупную клетку и погрязла в его нежных прикосновениях к коже. Телефон вновь был передо мной. Аккуратно вдев вакуумные наушники в маленькие ушные раковины, я поставила проигрыватель на «play», опустила веки и утонула в загадочно притягательной музыке одного зарубежного композитора – Ludovico Einaudi. Фортепиано. То, что я слушала с замиранием сердца.