Ближе к обеду появился и «покупатель», приведя своим внешним видом стоящих у ворот сборного пункта родителей в полный ступор. Высокий спортивный старший лейтенант в бушлате нараспашку, открывавшем тельняшку на груди. Озабоченные наши родственники взяли его в плен, и не отпускали, пока военный не развеял все их мрачные предчувствия. Ни о каком десанте или спецназе речь не шла, хотя Алексей Николаевич и начинал службу в ВДВ. В настоящее же время, после излечения от ранения, он занимал должность заместителя командира по борьбе с личным составом, тьфу ты, по работе с личным составом роты материально-технического обеспечения Главного военного клинического госпиталя имени академика Н.Н. Бурденко. Туда, на берег речки Яузы, он нас и отвезёт ночным смоленским поездом. Так что скучать нам аж до позднего вечера на сборном.

Потом было прощание на вокзале, плацкартный вагон, и обычный белый ПАЗик, правда с водилой в военной форме, который повёз нас по сверкающей рекламными огнями утренней февральской Москве в Лефортово. Туда, где в 1707 году саженного роста здоровый аки сохатый император Пётр, хлопнул по лечу своего лейб-медика голландского доктора Николая Бидлоо, просящего об отставке за выдающимся царским здоровьем, озадачил оного постройкой «Гошпитали…за Яузой рекою против Немецкой слободы, в пристойном месте, для лечения болящих людей. А у того лечения быть доктору Николаю Бидлоо, да двум лекарям, Андрею Репкину, а другому – кто прислан будет; да из иноземцев и из русских, изо всяких чинов людей, – набрать для аптекарской науки 50 человек; а на строение и на покупку лекарств и на всякие к тому дела принадлежащие вещи, и доктору, и лекарям, и ученикам на жалованье деньги держать в расход из сборов Монастырского приказа». Вот в этом самом древнем военно-медицинском учреждении мы и должны были провести ближайшие полтора года. Это мы так тогда думали. Наивные.

Ближе к нашему дембелю ротный заявил, что никогда больше в Смоленск за молодым пополнением не обратится. Самое смешное, что, когда роту расформировали в двухтысячных годах, служивший ещё с нами старший прапорщик Димка Забродин, привёз дослуживать бойцов как раз в Смоленск, в нашу Академию ПВО.

Месяц и неделя карантина пролетели как один вздох. Долго тянулся только самый первый день, когда в начале восьмого утра мы оказались в старом двухэтажном здании со сводчатыми потолками. Домик был построен аж в 1825 году, и теперь верхний обрез окон первого этажа был на уровне тротуаров Госпитальной площади. Наши документы у замполита забрал невысокого роста белобрысый сержант, одетый почему-то в советскую парадку. Он постоянно забегал в ленинскую комнату, где нас разместили, и задавал какие-то вопросы, что-то уточнял и записывал. Вася Пищиков – писарь роты. Он и Лёха Костерин, так он просил себя называть, хотя он вовсе даже и Леонид, будут вести у нас карантин. На Костерине тоже парадная форма Советской Армии с алыми погонами и петлицами, литеры СА на погонах и общевойсковая нашивка на левом рукаве. В голове у меня дурной вопрос, а чего, собственно, не медицинская змеюка с чашей, мы ж ведь в госпитале. Уже где-то через год ротный, гоняя нас за разнобой в петличных знаках, которые мы носили на камуфляжах, пространно объяснял, что медицинские эмблемы могут носить только военнослужащие, окончившие какие-либо военно-медицинские учебные заведения или хотя бы медицинскую учебку. А вы, мол, есть и будете обыкновенными общевойсковыми распиздяями. Но всё равно медицинский взвод и эвакоотделение таскали в петлицах «тёщу поедающую мороженое», «мазута» – автомобильный взвод цеплял на воротники эмблемы военных автомобилистов. Не заморачивались лишь взвод охраны да инженерный взвод. Но это всё потом, очень потом.