Поднимать своё тело с кровати совсем не хотелось, но с кухни доносился такой приятный аромат блинов, что ноги сами вынесли меня в душный и туманный коридор. Ольга, женщина с пронзительно звонким голосом, носилась от плиты к столу, то и дело смазывая сковороду салом. Блины у неё были славные: масла она не жалела, и топлёное сало делало своё дело превосходно. Такие блины, помню, были у моей бабушки. Она делала их не мягкими и тающими во рту, их нужно было пожевать. Но именно за это я их и любил.

– О, проснулся писарь наш, погляди, Настёна.

За всё время знакомства с Ольгой я так и не понял, ненавидит она меня или жалеет.

– И вам доброе утро, соседи. Александр ещё не просыпался?

– Спит твой собутыльник, видно, хорошо вы вчера посидели.

– Не могу знать, портвейн крепче Достоевского оказался.

– Настя, ну ты слышала? С самого утра уже про свои книжки, ты о чём-то другом–то хоть думаешь?

Я уже не слушал её. Блины заняли все мои мысли, и я с жадностью поглощал их, запивая морсом с малиновым вареньем.

Сегодня суббота, а значит ко мне придёт моя Маша. Не подумайте, что я влюблён в неё, как мальчишка, просто наши разговоры возвращают меня к жизни, и так, от субботы к субботе, я существую, практически не пропуская в жизнь серые мысли.

– Ты подруге блинов оставь, джентльмен.

Ольга считает, что Маша – мой единственный шанс выбиться в люди и завести семью. Поэтому каждую субботу у меня был великолепный завтрак, который, кстати, под предлогом романтического ужина, я сам съедал в своей норе.

– Пусть Настёна лучше ест. Да, красотуля?

Настя, племянница Ольги, была совершенно неразговорчивым и скрытным ребёнком. Её карие глаза всегда смотрели в самую душу. Она очень напоминала мне мою институтскую подругу: всегда с аккуратно заплетёнными косичками, в сдержанном наряде и с серьёзными мыслями. Я постоянно вылавливал случай, чтобы привить Насте интерес к книгам и иметь в этом доме хотя бы одну родственную душу. Слушать у неё хорошо получалось и, мне кажется, какие-то вещи её даже интересовали. Только Ольга всегда совсем не вовремя вмешивалась и уводила её в комнату учить иностранные языки.

– Я уже наелась, Александр Егорович, спасибо.

– Ну вот, опять на «вы». Я же говорил тебе, что я просто дядя Саша.

– Передавайте привет Марии Михайловне.

Она забрала недопитый морс и ушла в комнату.

* * *

Разумова была, как всегда, пунктуальна и очень вкусно пахла. Эта девушка нравилась всем вокруг. Она дарила какой-то невероятный свет. Мы говорили абсолютно обо всём: погода, политика, юмор, пороки общества. Но самым важным для меня было то, что она любила слушать мои заметки. После долгих дискуссий она всегда говорила: «Ну что, почитаем?». Я ждал этого момента так же, как ребёнок ждёт подарок под ёлкой на Новый год. Так мы могли сидеть часами. Она была не прочь пить дешёвый кофе с трубочками со сгущёнкой, которые всегда перед приходом ко мне покупала в пекарне на первом этаже, а я был просто счастлив. Я растворялся до мельчайших частиц, и даже комната казалась мне не такой уж убогой и мрачной: тёмно-зелёные обои становились модными и эпатажными, обшарпанные углы мебели приобретали свой отдельный стиль, а Маркиза просто возносилась над всем, как царица этих прекрасных творений, которые так внимательно слушал мой самый близкий человек.

Сегодняшний день не был исключением, мы обсудили всю прошедшую неделю, ожидания от наступающей и цели на жизнь. Я уже готов был услышать заветные три слова и уже потянулся под кровать за новой стопкой своих шедевров, как услышал стук в дверь.

– Добрейшего дня, Сан Егорыч, пойдёшь новую кассету слушать? Там музон – просто закачаешься!