– А что, собственно, изменилось? – вскинув бровь, спросила она таким тоном, каким учитель отчитывает нерадивого ученика.

Вот так, походя, буквально парой слов был обесценен весь мой молитвенный труд. Ведь она знала о моих паломничествах. О том, куда я езжу и зачем. На Афон вход женщинам запрещен, но в Муром или в Дивеево мы вполне могли бы поехать вместе. Мы делали так раньше. Но в тот год от моего предложения о совместной поездке к Петру и Февронии она отказалась, сославшись на занятость. Все это недвусмысленно говорило, что молиться о том, о чем молился я, она не собирается. И тогда я понял, что чудо, о котором я так молился, невозможно.

Во всех прежних случаях чудеса происходили потому, что люди, о которых я просил у Него, хотели того же. Моя мама хотела исцелиться, сын хотел поступить и окончить вуз. А тут действующие лица, похоже, хотели разного. И Он не мог исполнить мою просьбу наперекор ее желанию, ведь каждому дана свобода воли. И это значит, что наши пути к Нему расходятся. Точнее, уже разошлись.

Невольно я задумался о смысле нашего брака. Точнее, о целесообразности его продолжения. Я гнал от себя эти мысли, находил ей новые и новые оправдания. Получалось плохо. У меня уже не было такого чувства вины, как в начале нашего кризиса. Добрых три четверти этого чувства вышли из меня вместе со слезами покаяния у колен афонского старца.

Правда, оставалась еще одна четверть. И ее тоже нужно было изжить. До конца.

14 апреля

Прошел почти год. Становилось только хуже. Если раньше она могла вернуться домой после полуночи, то теперь все чаще вообще не приезжала ночевать вообще. Сначала говорила, что останется у подруги, а потом и вовсе перестала снисходить до объяснений. Просто ставила перед фактом.

Все дипломатические методы и приемы, которым нас учили на разных тренингах по эффективным переговорам, не работали. На контакт она не шла. Порой казалось, что передо мной непробиваемая, глухая стена. Едва я начинал разговор, как слышал уже хорошо знакомые мне слова: «Я тебя предупреждала. Ты не хотел верить. Думал, что я капризничаю. Вот и пожинай теперь». И я снова оказывался в тупике, из которого не видел никакого мирного выхода.

Молитвы не помогали. Пенять было не на кого. Каждому дана свобода воли, и для сохранения брака необходимо обоюдное желание. Иначе никак.

Я чувствовал надвигающуюся депрессию. Сказывалась накопившаяся усталость. Усталость от одиноких ночей, одиноких путешествий, от этого теперь постоянно сопровождавшего меня тотального одиночества. От которого порой хотелось выйти в окно девятого этажа. Я начал терять интерес к своему бизнесу, а это уже грозило серьезными последствиями. Я попробовал использовать это как аргумент в очередном разговоре – не сработало. Мне сообщили, что это мои личные проблемы. С чем я не мог никак согласиться и снова и снова бился об эту стену. Мои душевные силы были на исходе. Случались и раньше в моей жизни кризисы. Но не такого масштаба.

Так я решился на то, что, наверное, надо было сделать намного раньше. Но я считал, что это все не про меня, что я сам справлюсь. Что незачем рассказывать о своих проблемах чужим людям. Я отважился на поход к психологу. Лучше поздно, чем никогда.

Прийти к нему означало раскрыться полностью. Не какие-то там отдельные грехи исповедать. Рассказать про все слабости, про все больные места. И эту цену я был готов заплатить за то, чтобы разобраться, что же с нами происходит.

17 мая

К этому шагу я приступил со свойственной мне обстоятельностью. Психологов было четверо, вернее, два психолога и два коуча. Мне хотелось женского взгляда на ситуацию, поэтому были привлечены все знакомые мне женщины-психологи. С кем-то была пара консультаций. С кем-то началась серьезная и длительная работа.