Близкое знакомство с оставшимися жителями деревни открыло удивительный мир их бытия. Жили они в домах, которые много лет тому назад построили с помощью соседей. Сначала заготавливали брёвна, рубили сруб, потом собирались мастера из всей деревни «на толоку» и ста вили дом. После этого в доме делали двери, окна, «сбивали» из сырой глины русскую печь и начинали жить.

Летом женщины в свободное от колхозной работы время заготавливали, мочили, мяли и трепали лён, отбеливали его на солнце. Долгими зим ними вечерами чесали куделю, пряли льняные нитки, да ткали на деревянных станках-кроснах холсты. Из холстов одежду шили и рабочую, и праздничную. Полотенца и выходные рубахи искусно расшивали цветным орнаментом. В военное лихолетье вручную поднимали пашню и за тридцать километров, из города, через лес, носили на себе зерно на посев.

До войны в деревне было тридцать дворов, большое стадо скота. В войну многие мужчины погибли. Осиротела деревня. Кто из мужчин остался – работали в лесу и на колхозной работе. Потом появился в деревне электрический свет, а вместе с ним надежда на лучшее будущее. Навсегда ушла в прошлое лучина, оставив в памяти насущную заботу о заготовке берёзовых гонков и воспоминания о дыме, висевшем вечерами в избе сизой пеленой и разъедавшем до красноты глаза.

Но жителей в деревне с каждым годом оставалось всё меньше. А потом и те, кто остался, стали уезжать в ближайшие сёла и в город. Добротные дома разобрали и вывезли. Так и опустели Бубоницы.

Верными родным местам до конца дней своих остались только Мария Фёдоровна и Василий Степанович Степановы. Были они родственниками, что характерно для многих старых деревень России, носили одинаковую фамилию и жили в крайних домах на разных концах деревни, как бы охраняя то, что от неё осталось. Это были удивительные люди, сохранившие в себе черты особого колорита истинно русской лесной деревни. Марию, красивую и весёлую девицу, привёз в Бубоницы Серафим Степа нов. Привёз из другой деревни, что вызвало недовольство родни – не примято было брать в жёны девиц из чужих деревень. Но выдержал Серафим все нападки родни, и прожили они в мире и согласии с Марией всю жизнь.

По традиции, сложившейся в тверских деревнях с незапамятных времён, все в округе называли Марию Федоровну Серафеихой, по имени её мужа. К старости одолели её хвори— сказалась трудная крестьянская жизнь, непосильная работа от зари до зари. Но никогда Серафеиха не пожаловалась на свою жизнь. С глубоким уважением она относилась к хлебу, воде и соли. Её искренне радовала всякая, даже самая малая своя или чужая удача. В разговоре, в движениях её сквозила спокойная добро та, желание оказать посильную помощь всем, кто находился с ней рядом. При этом она оставалась открытой и гордой крестьянкой, до конца пре данной своей деревне и своей земле. Схоронили Серафеиху на погосте, у полуразрушенной церкви в деревне Чистое, рядом с мужем.

Василий Степанович, которого все местные уважительно называли по отчеству, – Степанычем, – был на все руки мастер: и пахарь, и плотник, и кузнец. Всю жизнь, от самого рождения, он прожил в Бубоницах. Это был высокий и крепкий старик с чистыми глазами, в уголках которых всегда сидела добрая лукавинка. Было ему далеко за восемьдесят лет, в работе он был быстрым и расчётливым, сохранил ясный ум и крепкую память. Энергия кипела в нём ключом. Он успевал переделать все работы по дому, косил сено, колол дрова, копался в огороде и раз в неделю ходил в ближайшую деревню к автолавке за хлебом. Приезд людей в Бубоницы его несказанно обрадовал. Он тут же вызвался помогать нам в обустройстве жилья и ремонте дома. А по вечерам рассказывал интересные истории из своей жизни и в течение целого года не пересказал ни одной из них дважды. Тут было чему удивляться.