– Много их? – пришел в себя Булавин.

– В потемках не видать, а по голосам – человек пять или шесть, а может быть, и больше.

Захар стал всматриваться в окно. Дождь кончился. На небе ярко светили звезды. В лесу было темно. Черные иглистые ветви елей висели над рекой. По берегу, к мосткам – Захар различил – приближалась ватага людей.

На полатях завозился Трофим.

Булавин отвернулся от окна, пошарил под лавкой, нащупал сапоги, обулся.

Ямщик сидел здесь же на скамейке.

– Ну, Иван, – сказал купец, – наше дело держать ухо востро.

– Зря тревожишься, почтенный, – раздался с полатей голос лесника.

Он торопливо стал слезать, зашлепал босыми ногами по полу.

– Хибет – надежный парень. У башкирцев промеж себя свои дела идут, нам от них не беда. Не встречай их в темном лесу на хребте, а в моей избе от них худа не будет. Я их сейчас погоню. Вам, низовцам окаянным, – обратился он к ямщику, – всюду воры да беда, а сами-то… Ты не тревожься, Захар Андреич, я живо их успокою. – И лесник босой выбежал из избы.

В окне при свете звезд видно было, как он перешел мосток и присоединился к башкирам. Они долго разговаривали, размахивая руками, потом двое отбежали в лес, вывели лошадей. Башкиры вскочили в седла, и вся ватага поскакала через мосток к дому.

– Шабаш, Андреич, пропали!.. – завопил Иван и кинулся закрывать дверь.

– Будет дичать-то, – схватил мужика за ворот Захар. – Сиди помалкивай.

Всадники от мостка свернули в сторону и промчались берегом. Там, где протока сошлась на отмелях с главным руслом, перебрели реку, и вскоре их черные силуэты слились с дремучим лесом на другом берегу.

Трофим и Хибет возвращались молча. Оба прошли за угол избы.

Прокричал петух.

– Ну, слава богу, пронесло! – с облегчением молвил крестьянин. – А все-таки люди недобрые, да и за лешим-то Трофимом слава нехорошая ходит! Я сам не верил, думал, наша Низовка зря баласничает, ан и верно: с волками жить – по-волчьи выть…

– Либо съедену быть, – шутливо добавил Захар, довольный, что все обошлось благополучно.

Из сеней в избу вошел лесник.

– Хибетка где? – спросил Иван.

Трофим молчал. Мимо окна верхом на резвой лошаденке бойко проскакал вслед конной ватаге Хибет.

Захар проводил его взором и стал разуваться.

– Ложись, Иван, зря от тебя беспокойство, – сказал лесник и полез на полати. – Почивай, Захар Андреич, не тревожься. Я тебе говорю, спи спокойно.

– Спать-то спи, да глаз не смыкай… – ворчал в темноте Иван.

– Храпи, Низовка!..

В избе затихли.

Лесник поворочался на полатях.

– Наше место свято, – усмехнулся он.

На другой день солнце перевалило за полдень, когда взмыленные, уставшие кони затащили тарантас Захара на вершину хребта под самые утесы.

Отсюда видно далеко вокруг. Внизу прогалины зеленели лугами, а дальше во все стороны тянулись бесконечные горные кряжи, сплошь поросшие дремучим краснолесьем. Только каменные венцы хребтов белеют над тайгой.

– После ненастья-то как выведрило… – обвел рукой небо Иван.

– А ну, остановись, – тронул его Булавин.

У него ноги затекли от сидения, и захотелось поразмяться.

По вершине хребта на много верст сплошным каменным поясом простерлись отвесные обнажения известняков. Башкиры в старину так и назвали весь хребет: Таш-Кушак – Каменный Пояс. Через узкий естественный пролом в скалах проходила единственная дорога из города на завод. Около въезда в него под крутизной, в сырой тени угрюмого гребня и стала тройка.

– Обожди, Иван, я на Каменку испить схожу.

– Смотри-ка там… Михайло-то Иваныч в малинниках, поди, уж дожидает! – крикнул вдогонку кучер.

Встреча со зверями неподалеку от большой дороги в те времена на Урале не была редкостью.