– Откуда, дедушка?

– Под Малиновые кручи ходил, нынче у «верхового», у Оголихина, помочь.

Оголихин был старшим из мастеров, «верховым», как его называли, и, по сути дела, управлял всем заводом.

– Рубили бревна для заплота…[21] – продолжал дед. – Новую избу ему ставим… А ты из города, что ль?

– Из города, – ответил Булавин. – Чего в заводе, все ли благополучно?

– Слава богу, все спокойно.

– Залезай в тарантас, подвезу.

Иван обернулся, поглядел на старика.

– Придержи коней, – велел купец.

Дед, путаясь в долгополом армяке, полез в короб.

– Чего это он тебя с помочи рано отпустил?

Старик уселся поудобнее, вытянул босые ноги, потом обернулся к Захару и деловито возразил:

– Другие еще и завтра домой не уйдут. А я топорик со вчерашнего дня поточил, да и работал с самой зари. К полудню еще разок поточил да опять работал. Глядишь, и урок справил.

– Ветки, что ль, срубал?

– Пошто ветки? – обиделся старик. – Самые боровицы валил васейка[22]. Максим Карпыч мужикам сказал: мол, гляди, как водяной лесины сшибат.

Дед Илья уж много лет как был переведен от кричных молотов[23] на легкую работу – подавать воду для работы колес, за что его и прозвали «водяным».

– Смотри, тебя Оголихин-то обратно к молотам поставит. Старик, мол, еще крепкий, ранее молодых уроки в лесу справляет. А нынче, говорят, на кричных того мастерства уж нет.

– Э-э, зря говорят! – Старик снял шапку, утер потную лысину. – Нынче на заводе такой мастер работает, что еще никогда такого и не было. Он когда кует полоской-то, как игрушкой играет – одно загляденье! У него и железо-то получается не то, что у нас.

– Ты о Гурьяныче, что ль?

– О нем о самом.

– Ну, вот только что он! А другие-то так себе…

Берегом глубокой размывины тарантас подъезжал к поселку. За оврагом на возвышенности тесно лепились друг к другу бревенчатые избушки с прирубными сенями и бревенчатыми заборами.

Окошечки в избенках маленькие, квадратные, с широким одностворчатым ставнем.

– Гляди, какие хоромы Максим Карпыч воздвигает!

Захар стал смотреть в сторону, куда показал дед.

– Вон какой вылез!

Из-за изб подымалась крыша нового дома. По ней лазали мужик и мальчонка. Они набивали на балки железные листы.

– Быстро отстроил, – я на ярмарку уезжал, только еще сруб начал ставить.

– Всем заводом работаем. Максим Карпыч все торопит. Каждый день помочь да помочь… В очередь артельно ходим. Видишь, и до меня, старика, добрался.

– Угощает за помочь или задаром? – вмешался в разговор ямщик.

– Когда как. Ежели заплотник вовремя на место доставят, сказывал, будет угощать. – Старик горько ухмыльнулся. – А когда не угощает. Знаешь кулачище-то у него! – И с сожалением добавил: – Этак ему дом-то задаром поставили. Выбивает из народа этот дом. Колотит мужиков. На побоях растут хоромы-то.

– Вроде барщины! – возмутился Иван. – Какая же это помочь?! У нас на селе помочь – дело соседское, полюбовное. Избу ли строить, пашню ли убирать, враз соберем мир. Кто сам не выйдет, батраков пошлет. А это какая помочь? – махнул рукой Иван.

– Кабала! – сокрушался «водяной». – Да мне што! Я старик – все стерплю. Пусть-ка другие стерпят. Я не такое видал!.. У нас в заводе говорят: «Вот тебе и воля! Заместо барина на своего мужика батрачь». Барин-то на этакие проделки не пускался. И все грозит: мол, я вас кормлю, платы с вас за пользование заводской землей не беру и земли ваши, мол, не обмериваю. Век мне будете благодарны.

– Видишь ты!..

– Как же! Он, верно, с землей уж не теснит народ.

– В Низовке и то, слыхать, про него сказывали: живет богато, полтораста сарафанов за старшей девкой приданого дает.