Считается, что в мире искусства, литературы и кинематографа существует всего 36 основных тем, отражающих сюжетные линии нашей жизни. А известный аргентинский писатель и один из основателей авангардизма в латиноамериканской поэзии Хорхе Луис Борхес и вовсе заявлял, что таких сюжетов всего четыре, а всё остальное уже «вариации на тему».

Я твёрдо убеждён, что и в нашем «денежном» мире также существует ограниченное количество работающих сюжетов, называемых бизнес-моделями.

Они существуют очень долго, став обыденной частью нашей жизни, так что мы зачастую перестаём их различать и узнавать. И уж тем более не хотим изучать их, тратить своё время на пустые теоретические разговоры. В результате подавляющее большинство людей продолжает годами участвовать в чужих «пьесах», которые со временем превращаются в комедии, в блокбастеры, а иногда и в трагедии с элементами фильмов ужасов.

Мне нравится изречение, приписываемое любимому мною Пифагору, жившему за две с половиной тысячи лет до нас: «Зрелище мира похоже на зрелище Олимпийских игр: одни приходят туда поторговать, другие – проявить себя, третьи – посмотреть на всё это».

Если вас уже мучает вопрос, при чём тут свинья, рассказываю.

Во втором классе нам дали домашнее задание по рисованию. Требовалось принести рисунок с сюжетом из понравившегося художественного произведения. Мой выбор пал на известную басню Ивана Андреевича Крылова «Свинья под дубом». Честно скажу, что содержание басни, как дорогой аромат, раскрылось для меня гораздо позднее.

В 1975 году я выбрал это произведение по простой причине. Я был уверен, что точно смогу нарисовать дуб. Со свиньёй пришлось повозиться. Многочисленные попытки приводили к тому, что свиньи получались разные, одна уродливее другой.

Расстроенный, я пошёл просить деда-художника о помощи, зная, что он не откажет своему любимчику-внуку. Дед читал газету. «Дочитаю и посмотрю», – сказал он. Взял мой альбом, а я пошёл делать другую домашку. Я подумал, что дед позовёт меня позднее, чтобы показать, как надо рисовать свинью, которую я уже начинал потихоньку ненавидеть.

Учились мы тогда во вторую смену, и уже следовало собираться в школу. Я пошёл к деду, чтобы напомнить о своей просьбе. Дед с улыбкой вернул мне альбом. Я его раскрыл и чуть не расплакался от огорчения. Рядом с моим дубом стояла свинья. Красивая свинья. Отличная свинья. Превосходная свинья. Которая просто «кричала»: никакой второклассник (а тем более ты, Костя!) не мог нарисовать такую идеальную свинью.

Время поджимало, дед собирался на прогулку, так что пришлось идти в школу с плодами нашего совместного творчества и неприятным ощущением под ложечкой.

– Дед нарисовал? – спросила учительница по рисованию Анна Ивановна. Она была очень добрым и весёлым человеком, который к тому же был знаком с работами, а следовательно, и с техникой моего деда.

– Нет, – честно соврал я.

– Сделаем так, – рассмеялась учительница. – Бери альбом, садись на заднюю парту. Если до конца урока нарисуешь такую же, поставлю пятёрку. Не нарисуешь… – и показала указательный палец, ясно демонстрирующий единицу.

Домой я шёл с пятёркой, которую нагло попросил поставить мне в дневник. За 45 минут я сумел срисовать, скопировать свинью, нарисованную моим дедом – профессиональным художником, потратившим годы на совершенствование своих умений и навыков, как это происходило за много веков до него и будет происходить дальше.

Но теперь в портфеле лежала уже моя свинья. Эта свинья воплотила в себе весь творческий опыт не только моего деда, но и тех, кто был до него, кто в свою очередь оказал явное и не очень влияние на его творчество, жизнь и судьбу.