При появлении матушки Фотинии моя молчунья-Ланка всегда становилась тараторкой. На них вдвоём без смеха смотреть было нельзя, моя супруга подозрительно смахивала на главную героиню «Обители зла», а матушка Фотька, как величал её после третей бутылки вина отец-настоятель, – такая маленькая, кругленькая, с самой что ни на есть умильной русской мордашкой. Когда они схлёстывались, их тараторные диалоги не прекращались, и со стороны они вправду были похожи на двух сорок. Три Романыча были совсем маленькими и Тимка, чувствовавший себя в их компании взрослым, устраивал им всякие представления с игрушатами или сражения с солдатиками.

Мы же с отцом Романом обычно шли на кухню, чтобы выпить вина. Ну, немножечко… Ну, ящичек… Но не больше! Потому что грех-то какой! И был Ромка великим знатоком церковной истории, я всегда удивлялся, как много он знает и как умудряется всё это помнить с конкретными цитатами, датами и именами. Наши баталии вокруг митрополита Алексия, патриархов Филарета и Никона, сути и значения раскола могли длиться часами и заканчивались глубокой ночью, когда жёны объединялись и разгоняли нас. Уже после третьей бутылки Ромка забывал, что он солидный человек и отец настоятель. В нём просыпался студент меда, поэтому он посыпал меня отборным матом, когда в ходе наших учёных диспутов я с ним не соглашался. И был он великий ёрник, поэтому сентенция «Перед проповедью надо остограммиваться, а не обутыливаться. На амвон надо восходить, а не вползать. Монашек надо благословлять, а не лапать. Над деисусным рядом – двенадцать апостолов, а не двенадцать опездалов. В конце проповеди говорят: «Аминь!», а не «Писец!» – самое безобидное, что можно было от него услышать. Матушка Фотиния при этом страшно краснела.

Но в этот раз отец Роман зашёл к нам не как обычно, а почему-то при полном параде, в рясе и камилавке и с наперсным крестом. Сначала они долго о чём-то шептались с Лануськой на кухне. Потом он зашёл ко мне и начал меня тщательно осматривать. А надо вам сказать, что в своё время Ромка был не просто хорошим врачом, а врачом от Бога. Закончив, он вышел из комнаты, и я услышал обрывки разговора.

– Ты же врач! Скажи хоть что-то!

– Ланк, я ничего не понимаю… Вроде бы всё в норме. Ну простудился немного, так это ерунда…

– Что ерунда?!

– Не ори. Я сам вижу, что-то не то. Работа у него была редкая, помнишь, он говорил, что в его поганой системе руководителей с такой зоной ответственности не больше ста пятидесяти на всю Москву. Вот и состояние у него теперь редкое.

– Хорошо, ну а мне теперь что делать?

– Крепись, милая. На всё воля Божья. А Бог – это тебе не наше правительство. Он воинов своих попечением не оставляет.

Отец Роман снова зашёл ко мне.

– Сыне! Ты слышишь меня? Исповедоваться бы надо…

Я был в каком-то оцепенении, руки не двигались, но пальцы сгибались, чем я и воспользовался.

– А вот не благословляется своему духовнику факи показывать! – оскорбился отец Роман.

Я с трудом выдавил из себя:

– Ромка… Всё в порядке. Просто очень устал… Я оклемаюсь, отвечаю… Ты Ланку успокой. Как приду в себя, заедем к вам с Фотькой…

– А помирать не будешь?

– Не буду, не хочу…

– Ну, тогда Христос меж нами, – Ромка нагнулся, обнял меня и пошёл успокаивать Ланку.

Пацан сказал, пацан сделал. Умирать я действительно не хотел. Поэтому через два дня встал. Очень мне в этом помогла та весна. Выдалась она необыкновенно щедрой на солнце и тепло. И уже во второй половине мая превратилась в роскошное и очень раннее лето. Сил у меня поначалу не было совсем, зато силы воли, как всегда, – хоть отбавляй. Я вытащил себя из дома и стал бродить по Москве, смотреть свои любимые церкви, монастыри и особняки.