Анна чувствовала, будто должна была демонстрировать миру ограниченную версию себя, соответствующую подростковому идеалу женщины. Ей казалось, что девочки из ее компании лучше, легче и аккуратнее умели подгонять себя и свою психику под образец, погружаясь помимо тягот академической жизни в мелкие заботы вечеринок, свиданий, селфи и TikTok.

Мелочи (напряженные моменты, с которыми Анна обычно умела легко справляться) стали приобретать для нее бо́льшую значимость.

– Я получила четверку с минусом за работу по истории, и это было похоже на конец света. Меня постоянно рвало на нервной почве. Меня тошнило в холле истфака после того как я видела своего профессора. Это было унизительно. Я начала зацикливаться на том, что говорили мне друзья, и не могла перестать тревожиться о том, что они, возможно, смеялись надо мной, когда меня не было рядом.

Анна приехала домой на длинные зимние каникулы и попробовала вести с родителями непринужденные беседы, но ей это не удалось. Она делала вялые попытки изображать жизнерадостность и старалась быть вежливой. Много времени проводила в своей комнате. Анна плакала, казалось бы, из-за пустяков, например потери любимого карандаша. Однажды отец с матерью усадили ее перед собой. Они сказали, что не хотели бы, чтобы она возвращалась в колледж, не посетив психотерапевта. Анна была столь же разгневана, сколь и несчастна.

– Все каникулы я язвила каждому. Я выглушила все вино в доме и наговорила настоящих грубостей всем, кроме бабушки, которая просто продолжала обнимать меня. Внутри я чувствовала, что меня не признают и не ценят, будто я была совершенно невидимой для своей семьи.

Анна смотрит какое-то время в окно, затем снова поворачивается ко мне с мягкой улыбкой, как будто с тех пор нашла сострадание к себе-подростку.

– Думаю, тем, чего я действительно хотела, в чем действительно нуждалась, были связь с кем-нибудь и ощущение связи с самой собой.

Анна, безусловно, была не одинока в своем чувстве изолированности и ненависти к себе, и до определенной степени описанное ей, вероятно, могло быть обычными проблемами взросления. Но для Анны и многих других современных девочек здесь имеет место нечто большее, нежели обычная подростковая неуверенность и социальная тревога. Все большее количество девушек сообщают о том, что чувствуют себя подавленными из-за постоянного, всепроникающего состояния тревоги и депрессии перед лицом стрессоров[3] по мере перехода из подросткового возраста во взрослую жизнь. Возможно, когда вы читали историю Анны, вам на ум пришел кто-то, о ком вы серьезно беспокоитесь (ваша дочь, племянница, ученица или дочь друга), чье взросление как будто отмечено опасным градусом эмоционального напряжения либо ощущением уязвимости в сложной обстановке достижения совершеннолетия.

Наши девочки попросту не в порядке. Сегодня депрессия развивается у девочек гораздо чаще, чем в прошлом, и проявляется она раньше, чем всего 20 лет назад, – часто уже в возрасте 12–13 лет^>4. Такой тревожный всплеск не объясняется более высоким уровнем диагностики сегодня. На самом деле, когда ученые оценивают психическое здоровье молодых людей, они не опираются на диагнозы. Так как многие подростки с симптомами ментальных расстройств не проходят обследования, национальные данные о проблемах психического здоровья у тинейджеров основаны на других критериях. Эксперты стараются выяснить, сталкивались ли подростки с эмоциональными или поведенческими проблемами, которые значительно нарушали их нормальную повседневную жизнь на протяжении 12 месяцев и дольше и требовали сторонней помощи