Джулия громко вздыхает, вспоминая ту себя, на восемь лет младше.
– Соцсети – это как открытый сезон для оценки форм женских тел – нашей кожи, лиц, волос. К 10 или 11 годам вы понимаете, что чем больше девочка сидит в соцсетях и позирует так, чтобы казаться взрослой и сексуально зрелой, тем большей социальной властью она располагает. Я же была очень неуверенным в себе подростком. С одной стороны, я чувствовала, будто должна была участвовать в игре; но с другой – злилась: «Я не хочу быть частью этого, все это совершенно фальшиво, неправильно и честолюбиво, и я не хочу быть такой».
Мы идем по улице, и нас застает врасплох свод распыленной воды из разбрызгивателя для газона; легкий душ разливается сверкающими капельками, исчезающими тут и там. Джулия смеется, пока мы убегаем от него, и на мгновение в ее улыбке я вижу открытое лицо той 11-летней девочки, которой она когда-то была.
К 13 годам она научилась жить с бесконечными возгласами в духе «О, у Джулии большая грудь!» и «Джулия – реально горячая штучка!», перемещаясь по коридорам своей школы. Затем она перешла в старшие классы.
– Несмотря на мои способности, меня не считали умной из-за всех происходивших вещей. Меня считали увлеченной мальчиками, хотя на самом деле это мальчики увлекались мной – и даже не мной, а моим телом.
Джулия вспоминает один день того года.
– Во время обеда старшеклассник засунул свой язык мне в рот и залез рукой под мою рубашку. Нас увидел учитель и просто сказал нам идти на урок. Я чувствовала, будто меня никто не замечает. Я начала задумываться: «Стою ли я чего-нибудь, если парень не хочет смотреть на меня с вожделением?» И также что-то вроде: «Окей, если меня рассматривают как сексуальный объект и никто не считает меня способной на что-то другое, тогда, получается, я представляю из себя только это». У меня не было возможности выбрать мой собственный способ быть женщиной – всё решали люди и обстоятельства вокруг меня. Это сформировало то, как я видела себя и свое место в мире в течение долгого времени.
Я училась в обычной государственной школе, в которой нам приходилось делать множество дополнительных заданий, чтобы попасть в хороший колледж, – продолжает Джулия. – Моя успеваемость снизилась. Поэтому я должна была больше трудиться, пересдавая и пересдавая SAT[7], исправляя оценки, проходя стажировки. Я была в абсолютном напряжении все время. Мне хотелось все чаще оставаться дома. – По словам девушки, школа была похожей на студенческие «Голодные игры»: сто учеников сражаются за одни и те же места в именитых вузах. Родители торопили своих детей с клубных собраний на тренировки командных видов спорта, а с них – на занятия с репетитором. Ничто больше не казалось реальным или подлинным.
– Я не нравилась себе как личность и думала: «Ладно, хорошо. Я займусь сексом с парнями постарше; может, они поймут меня. Если так меня видят окружающие, почему бы не воспользоваться этим?»
Джулия думала, что, возможно, отношения со старшеклассниками дадут ей то «ощущение свободы, которого так не хватало». Но это, как она говорит, «оказалось огромной ошибкой».
– Я чувствовала себя такой одинокой и злой. С одной стороны, часть меня была тайно разгневана несправедливостями, связанными с участью женщины; тем, как нас гиперсексуализируют и отвергают. От того, что преподаватели не воспринимают нас всерьез, а мужчины разговаривают снисходительным тоном, до того факта, что женщина не может победить на посту президента. Но одновременно я чувствовала, что не в силах ничего здесь изменить, включая мою собственную жизнь. Выбор в пользу восприятия себя как сексуально влиятельной представлялся единственным путем к моей свободе.