Душ я принимаю под подведение итогов сегодняшнего дня. Вроде бы мы с мамой ещё этим утром завтракали вместе, а по ощущением складывается впечатление, что после нашего расставания прошёл не один день. Мне неловко это признавать, но я, словно освободилась от клетки. Ощущение свободы ещё не ясное до конца. Оно робкое, как я сама при новых знакомствах. Ещё не осознанное полностью, но сидит где-то глубоко в душе, словно птенец, готовый вот-вот расправить крылья. И ожидание полёта точно так же страшит, но и вызывает приятный трепет от новых открытий.

Не ожидала, что окажется так легко и просто общаться с отцом, пусть я и не до конца избавилась от робости и смущения. А Никита – просто чудо!

Остаётся не ясно, как вести себя с Галиной и …её сыном. Они оба мне ещё не понятны. Оба заставляют волноваться и переживать о том, что они обо мне подумают. Правда, если в случае с Мироном я признаю, что мне хочется ему нравится, то в случае с Галиной – я бы предпочла, как можно реже с ней общаться. У меня прямо-таки мурашки бегут по коже от её холодно-высокомерного взгляда, несмотря на то что при этом она говорит тёплые слова.

Я, вдруг, ловлю себя на мысли, пока кутаюсь в пижаму, что мне интересно, где и как провёл свой день Мирон. Рассказал ли своим друзьям, что познакомился со сводной сестрой? Какую дал характеристику? А затем, я вспоминаю его безразличный взгляд и решаю, что ему точно было не до меня.

С этой твёрдой, но досадной мыслью я выхожу из ванной комнаты, да так и замираю от неожиданности, кажется, не красиво приоткрыв рот. Мирон сидит на моей кровати, – совершенно так же, как ранее его мама, с видом абсолютного "господства", – и оглядывает меня с ног до головы. Едва заметно морщится, прежде чем спросить:

– Значит, ты у нас скромница?

Вопрос ещё сильнее сбивает меня с толку, но я стараюсь собраться с мыслями.

– Что… Что ты делаешь в моей комнате? – лепечу я в итоге.

– В твоей? – надменно взлетают светлые брови, а сам парень поднимается с кровати и начинает надвигаться на меня. – Так быстро освоилась?

– Нет… То есть, мне здесь жить, и значит, комната моя.

– Хорошо, – хищно улыбается Мирон, останавливаясь в каких-то десяти сантиметрах от меня. Его сильная аура подавляет, заставляет чувствовать себя ничтожной букашкой. А невероятно красивые глаза пленят, рождают в душе пустые, лишённые надежд мечты… – Просто помни, что это ненадолго, лживая скромница.

Лживая?.. Что он имеет ввиду? И что значит, ненадолго? Он… Я ему не понравилась настолько, что он планирует выдворить меня из дома отца?

– Что я… – хочу я спросить о том, чем ему не угадила, но не нахожу смелости, только и шепчу глухо: – То есть?..

– То есть, я вижу тебя насквозь, – кивает он самому себе, впившись взглядом в мои глаза.

– Но…

Мирон, вдруг, усмехается, делает шаг от меня, чтобы развернуться к выходу и бросает за своё плечо:

– Не расслабляйся, фенек. Ещё пообщаемся.

Фенек… Что?..

Я, наверное, целую минуту так и остаюсь стоять на месте, после того как за ним тихо хлопает дверь. Интересно, она запирается? Я же имею права её запирать? Потому что мне… мне не нравится, что он вот так взял и вошёл. Сидел тут, пока я была в ванной! Это неправильно, верно?

И о какой дружбе может идти речь?

Он же меня ненавидит!

В глаза бросается беспорядок на кровати, и я пугаюсь по-настоящему. Подскакиваю к ней и понимаю: он видел! Видел мои стихи, возможно, успел прочесть! Бросаюсь к двери и со вздохом облегчения прокручиваю дверной замок.

Я никогда раньше не запирала дверь в свою комнату – мама говорила, что это бессмысленно, если мне нечего скрывать. Теперь же, мамы рядом нет. Зато есть нахальные парни, которые не уважают чужое личное пространство.