Я никогда не знала деда, но выросла на рассказах о нём. Моя мама и дядя Шимун безмерно любили своего отца. Он был приветлив и великодушен. Люди в селе ценили его за основательность и часто обращались за советом по важным для себя вопросам. В ту пору в Герцеговине приходилось много и тяжело трудиться, чтобы прокормить семью, но даже огромный запас прочности не помог деду в неспокойные дни, когда власть захватили коммунисты.

Молодых людей часто призывали на так называемые «добровольные рабочие акции», которые на самом деле являлись далеко не добровольными трудовыми лагерями. Когда забирали Нико, сына Елы и Мате, он взглянул на мать и сказал: «Не вернуться мне живым!»

К сожалению, страхи Нико сбылись. В один страшный день представители власти привезли бабушке его тело и сказали, что он погиб от несчастного случая. Такое горе подкосило бы любую мать, но она каким-то образом смогла подавить боль и пройти пешком пятнадцать километров до того места, где в поле работал мой дед. Она не хотела, чтобы он узнал о гибели сына от кого-то другого.

Через недолгое время после смерти Нико – дяди, которого я уже никогда не узнаю – власти предъявили моему деду ничем не обоснованное обвинение в национализме. Без предупреждения и без обоснования однажды ночью коммунисты просто пришли в дом и забрали его.

Тогда подобные ужасные вещи были в порядке вещей. В каждом селе у власти находились шпионы. Сдать государству «врага» (неважно, правдив был донос или являлся лишь чьей-то местью) значило обеспечить себе «светлое будущее» в коммунистической партии. Много ни в чём не повинных людей было убито и брошено в безымянные могилы.

Месяцы шли, а Мате не возвращался. Тогда Ела поняла, что и он тоже мёртв. Она так никогда и не узнала, где похоронен муж. Когда отца забрали, моей маме было всего девять лет. На собственном опыте испытав жестокость режима, она редко говорила о Мате, боясь провоцировать коммунистов. Даже когда мама переехала в Сараево, органы постоянно напоминали ей, что она под наблюдением как дочь своего отца. Её предупредили о возможных серьёзных проблемах, если она будет распространяться на рабочем месте о нём, о религии или о чем-то ещё столь же «неуместном».

Для меня бабушка была настоящим героем. Потеряв мужа, она осталась нищей вдовой. Пятерых детей она поднимала в крайней нужде. Этот подвиг она приписывает исключительно Божьей милости. Когда начались явления, бабушке Еле было восемьдесят лет. Её вера была испытана огнём и очищена десятилетиями молитвенной жизни. Для меня было большим утешением, что она сразу же поверила моему рассказу. Она знала, что я никогда не стала бы врать, а особенно о том, что свято.

Твёрдая вера бабушки не была чем-то исключительным. Абсолютное большинство людей в Меджугорье жили ради Бога. Ещё до начала явлений семьи каждый вечер вместе читали Розарий. Молитву обычно вёл самый старший её член. Мы тоже собирались после ужина в доме моего дяди. Бабушка очень серьёзно относилась к своей роли и после Розария начинала молиться за священников, за больных, за беременных и за всех, кто только приходил ей в голову. В детстве нам казалось, что эти молитвы никогда не кончатся.

Но благочестие не сводилось лишь к молитве Розария – жизнь в Меджугорье почти полностью строилась вокруг веры. Например, по религиозным праздникам люди никогда не работали в поле, а это многое говорит об их отношении к Богу: поле было единственным источником пропитания и выживания. Гора, возвышающаяся над селом, с большим бетонным крестом на вершине – ещё одно неизменное свидетельство их любви ко Христу. В 1933 году настоятель прихода, францисканец отец Бернардин Смолян вместе с прихожанами решил возвести крест в честь 1900-летней годовщины Распятия. Гору стали называть Крыжевац