«У тебя тут прямо капище», – сказал Лева. Действительно, когда сидишь вечером один, после сеанса, погасив верхний свет, то чувствуешь себя странно. Я люблю посидеть так один после сеанса. Успокаивает. Глядя на них, я верю, что существует все-таки настоящая жизнь.

Утром во дворе семейная ссора. Окна открыты, я бреюсь и слушаю – у меня в ванной нет зеркала. Жена-узбечка кричит мужу: «Устраивайся на работу» – и добавляет громко: «Без денег секса не будет!» Кричит она, не стесняясь выражать на чужом ей русском языке такие вещи. Вечером я дергаю за кольцо банку пива, и струя пены брызгает на мою белую рубашку. Мужчина стоит под окнами дома напротив и кричит: «Зульфия! Открой!» Я делаю несколько глотков. В окне показывается Зульфия. Как раз на уровне моего этажа. «Деньги принес?» – кричит она. «Нет. Завтра дадут». – «Без денег не пущу». «В общем, понятно, у них пятеро детей», – думаю я. На другой и третий вечер повторяется та же сцена. Потом еще три дня проходит. Узбечка стоит уже перед нашим домом и кричит: «Рахим! Юсуф у тебя?» – «Нет». – «Открой мне, я ему ханум принесла». – «У меня его нет». – «Я тебе отдам». – «Не надо». «Уже разговаривают по-русски даже между собой, – думаю я. – А сколько бы мне понадобилось, чтобы заговорить по-узбекски?»

На другой день Рахим и Юсуф вдвоем скребут снег лопатами. Жена Юсуфа стоит, не решаясь подойти. В руках у нее кастрюля, завернутая в полотенце с узорами в тон ее платка, повязанного вокруг головы. Та же картина на следующий день. Рахим и Юсуф не смотрят на нее. Работают сосредоточенно. В конце недели вместо жены приходит маленькая девочка. Юсуф садится на бордюр рядом с дочкой, обнимает ее за плечи. Они сидят и смотрят друг на друга.

Я прохожу мимо и чувствую в сердце тяжесть нежности.

Я запомнил руку ее отца, не хватает двух пальцев.

Мне всегда хотелось, как Дзиге Вертову, обходиться без слов, например, научиться танцевать[23].

Я теперь жду. Я ждал, кто же появится третьим. Чудеса нуждаются в тройственности. Никто не появлялся. Долго. А тут после сеанса подходит ко мне Дима Р. и спрашивает: «Кто это такая?» – «Кто? – говорю. – Ты про кого?» – «Ну, вот девушка, ты разговаривал с ней сейчас». – «Не знаю, – говорю, – странная какая-то. Говорит мне: “Как бы я мечтала увидеть себя на этом экране”. Я ей отвечаю, мол, для этого вам надо было бы родиться лет сто назад. Она смеется. Посмеялась и ушла. А что?» – спрашиваю. «Да ничего, – говорит Дима Р., – просто, знаешь, она, ну вылитая Клара Боу». Я помолчал. «А кто это?» – спрашиваю. «Ты не знаешь?!!» Ну, всего ведь нельзя знать. Да, я не знал, кто такая Клара Боу, и фильма ни одного с ней не видел. А когда на фото ее посмотрел, то прямо закачался. Вот это да. Вот это сходство. И говорит мне еще тогда: «Как бы я мечтала увидеть себя на этом экране». Невероятно… «Так бывает, – сказал мне Лева, – когда серьезно чем-то занимаешься, мир вокруг тебя начинает меняться». И, подумав, добавил: «Вот был у меня на флоте один товарищ, пил очень серьезно – и мир вокруг него однажды изменился».

«Может быть, я нечаянно вызываю духов своими киносеансами?» – «Может быть, – тут же согласился Лева, – у того парня тоже так было». – «Но их же все видят!» – «И он так считал», – кивнул Лева, радуясь совпадению. «Дима видел Клару Боу!» – «Та-ак… уже и Дима видел…» – усмехнулся он. «Вот она придет в другой раз, я и тебе покажу». – «Покажи».

Я подумал: а что, если мне установить камеру на входе. Так, не очень заметную. Надо выяснить, сколько это стоит. А скоро, двадцать первого числа, вернется из своего турне Рудольф Валентино. И я докажу. А если не вернется? Вот ведь та, которая Грета Гарбо, не вернулась… И тут я вспомнил о сумочке. Она по-прежнему лежала в выдвижном ящике стола. Мне надо посмотреть, иначе как я отдам владелице. Всегда принято спрашивать, что у вас там лежит, в подтверждение, что это настоящий владелец.