Мы с Элькой плескаемся в озере, веселясь и бултыхаясь, потом переворачиваемся на спины и бездумно смотрим в синее, с барашками белых облачков, небо.

Сушимся на пледе, Элька расчёсывает мои волосы, мы болтаем с девчонками обо всём и ни о чём, и так незаметно проносится почти три часа нашего времени.

Сегодня полный расслабон, а уже завтра я должна начать помогать бабушке по хозяйству.

После озера мы идём ко мне обедать. На столе окрошка на бабушкином квасе, лепёшки с сыром и зеленью, холодное мясо, сладкие тарки с брусникой – всё это вызывает невероятное слюноотделение, и мы с Элькой только сейчас понимаем, как проголодались.

– На озере, что ли, были? – спрашивает бабушка, заботливо наливая нам чай из самовара.

Я киваю с полным ртом, а болтушка Элька рассказывает бабушке про то, как я урезонила Эда.

Бабуля недовольно качает головой, а потом говорит:

– Не шарились бы вы по озеру…

– А что, бабуль? – беззаботно спрашиваю я бабушку.

– Так оно не простое, озеро-то – отвечает она – глубокое, в серёдке особенно, и туманы там по утрам нехорошие. Старые-то люди говорят людей много в ём погинуло, в этом озере. Да вот, далеко-то ходить не надо – мать Гришаки, восемь лет только прошло, и тела так и не нашли ведь.

Я вопросительно смотрю на Эльку:

– Гришина мама, что ли?

– Ну да – неохотно тянет подруга – Гришки, того самого… Ему тогда двенадцать было – ребёнок ещё. Она утром пошла на озеро искупаться, и так домой и не вернулась, понимаешь. Ты только с Гришкой не думай заговорить об этом – не любит он вспоминать…

От этой новости мне становится как-то холодно и неуютно, хотя какая мне разница до Гришки. Я задумчиво пью чай, и даже не могу себе представить, что было бы со мной, если бы в двенадцать лет моя мама не вернулась с озера. Встряхиваю головой, чтобы прогнать навязчивые мысли, предлагаю Эльке пойти на сеновал – там сейчас прохладно и сумрачно.

Запах сена пленит и завораживает – душистое, мягкое, оно привлекает к себе и манит провалиться в объятия Морфея. Мы с Элькой падаем в эти объятия, но сон нас не берёт, и мы начинаем снова и снова болтать обо всём подряд, особенно об истории на озере.

– Молодец, подружка – хвалит меня Элька – этот Эд такой задавака, всегда думает, что он лучше всех. Хотя на самом деле самый классный – это, конечно, Гриша.

– Эля, а что у вас за вражда с Нинкой?

– А, с этой пиявкой? – смеётся подруга – просто я терпеть не могу, когда девушка к парню липнет. Ну, должна же быть хоть какая-то гордость, понимаешь! А поскольку я в посёлке самая острая на язык, то постоянно из-за этого над ней прикалываюсь. А она злится. А меня это забавляет, понимаешь? В ней-то чувства юмора ни на грамм нет. Скукотища…

– А мне почему-то показалось, что ты тоже этого Гришку того…

– Чего – того? О, нет-нет! Гришка, конечно, парень славный, но слишком серьёзный и неприступный. Мне надо такого – чтобы было, с кем поржать, понимаешь?

– Так он вроде чувством юмора не обделён?

– Ну это понятно, но всё-таки для меня он слишком серьёзен.

Наболтавшись, мы засыпаем, и во сне я вижу озеро, поглощающее своими водами молодую женщину, пришедшую утром искупаться. Интересно, интересно… Я понимаю, утонуть в реке… Но в озере-то как? Заплыла на самую середину, а выплыть не осталось сил? А может, она специально?

Я просыпаюсь в холодном поту и толкаю подружку в бок. Она сонно смотрит на меня сквозь ресницы и говорит:

– И всё-таки он тебе понравился, ну признайся!

Я досадно, как от назойливого комара, отмахиваюсь от неё и заявляю:

– Не люблю высокомерных парней.

Мы с Элькой расстаёмся только к вечеру, она убегает домой ужинать. Мы договариваемся, что завтра, выполнив всю работу по дому, вечером отправимся на дискотеку в местный клуб. Для меня это будет очень интересно, мне кажется, в отличие от клубов в городе, где толпа народа, шум и долбящая музыка, здесь будет всё намного спокойнее.