С утра направились к Антону Августовичу Герке. Он жил почти в самом центре Петербурга. Едва переступив порог квартиры, Модя ощутил необъяснимый трепет, словно бы его привели в какой-то храм.
И действительно, квартира музыканта походила на храм искусств. Здесь все имело отношение к музыке. И портреты на стенах, и инструменты, закрытые стеклянными колпаками, и громадное количество нот на стеллажах, и, наконец, великолепный рояль, венчавший большую комнату.
Антон Августович происходил из известной музыкальной семьи. Не так давно похоронил он отца – прекрасного скрипача и педагога, о котором ходила слава как о сочинителе необычных произведений, таких, как, например, «Военная увертюра с тремя пистолетными выстрелами». Антон Августович учился у отца, а позднее – у многих именитых знатоков музыки: Калькбреннера, Мошелеса, Риса. Но главное – он был одним из лучших учеников самого Джона Филда!
Об этом знала матушка. Впрочем, об этом знал весь Петербург. Потому и на его концертах публики собиралось много: зал всегда был полон. Сам Император пожаловал ему звание придворного пианиста.
За границей Герке был известен не менее, чем в России: он совершил триумфальную поездку по Европе. Его игра поразила таких выдающихся знатоков, как Ференц Лист, Сигизмунд Тальберг и Клара Шуман. Они даже считали его мастерство образцовым.
Образцовым!
Вот почему зваться учеником Герке было не просто трудно, но и весьма почетно. Позднее уроки игры на фортепиано у Антона Августовича станут брать Стасов, Чайковский, Ларош и другие известные в истории русской музыки люди…
– Я доволен игрой вашего сына, – обратился Антон Августович к матушке после того, как Модя проиграл две пьесы. – Занятия наши будут проходить регулярно. Однако у меня просьба – не перегружать его в Петершулле.
– Мы постараемся сделать все для того, чтобы исключить помехи для занятий.
– Что ж, вот и хорошо. Опрятность и систематичность – это мои основные принципы.
Со следующей недели Модест стал по нескольку раз в неделю посещать дом своего нового наставника.
В пансионе
Дни проходили однообразно. Музыка – уроки, школа – дом Герке. И снова – уроки, снова – фортепиано. У иного ученика это вызвало бы скуку. Но Модест учился на редкость спокойно, без напряжения. Музыка была его родной стихией. Он не уставал от многочасовых занятий, а, напротив, увлекался все более и более.
Педагоги отмечали его успехи. В школе – особо. А Герке просто души не чаял в новом ученике.
– Модест! Я чувствую, что вы можете стать первостепенным пианистом. Вам надобно, во-первых, думать о своих музыкальных занятиях, во-вторых, больше выступать. Мы занимаемся уже два года, и ныне я могу без всякого стыда представить вас на публику. В следующем месяце наша столичная музыкальная общественность устраивает благотворительный концерт в доме у статс-дамы Рюминой. Вы будете играть на этом концерте. Я так решил.
Антон Августович вышел в соседнюю комнату. Через минуту он вернулся с нотами в руках.
– Вот-вот, именно это вы и сыграете! – Герке положил перед Модестом ноты. – Прочтите!
– Анри Герц. Рондо.
– Именно. Герц! Рондо! Знаете ли, юный друг, что это такое? Это сочинение моего друга, французского пианиста. Его еще плохо знают у нас в России. Вы сыграете его. Впервые! Но это трудная, очень трудная вещь!
Герке сел за рояль и взял несколько аккордов.
– Вы слышите? Вы чувствуете, какая музыка?!
– Да.
– Модест, вы это сможете сыграть. Правда, если не будете отвлекаться на иные дела…
«Иными делами» Антон Августович называл пансион Комарова, учебное заведение, куда Модест был переведен из Петропавловской школы. Здесь не столько обучали, сколько муштровали для того, чтобы выпускник пансиона мог затем поступить в Школу гвардейских подпрапорщиков.