– Я Отилия, – представилась она, залившись слабым румянцем. – Подруга твоего отца.

– Приятно познакомиться, – сказала Катя, натягивая сапоги.

– Я заночевала у вас, потому что вчера было слишком поздно, чтобы возвращаться домой. – Отилия отвернулась, чтобы не было видно, как она краснеет. – И на улице собирался дождь.

– Все нормально, – сказала Катя, туго затягивая шнурки. – Я знаю, чем занимаются в спальне мужчина и женщина. Для меня это вовсе не тайна. Надеюсь, вы смогли порадовать моего отца.

– Я думаю, да.

– Хорошо.

1968 год

– Милостивый Боже, мы будем свободны. Мы все будем свободны. – Женщина, развязывающая шнурки на ботинках в прихожей дома Немцовых, запыхалась. На улице было еще темно. – Мы все будем свободны! – крикнула она в кухню. – Свободны!

Вниз на шум спустилась Катя.

– Свободны от чего? Доброе утро, Хана Аня. Вы сегодня рано.

– Моя дочь здесь?

– Она с отцом. Пяти часов еще нет.

– Позови ее. – Женщина средних лет, только что ворвавшаяся в их дом, светилась, как уголек в камине.

– Отилия! – крикнула Катя вверх по лестнице. – Твоя мама пришла, – а затем вновь обратилась к гостье: – Вам повезло, что вы застали нас до начала дойки. Хотите чаю? Трдельник?

– Не откажусь от трдельника. И кофе, да. С капелюшечкой шнапса.

– В честь чего, если не секрет? – спросила Катя, провожая женщину на кухню, где усадила ее на табурет, а сама наполнила чайник и поставила его на железную плиту.

– Дубчек победил на выборах, – сообщила мать Отилии. – Как мы и надеялись. Первый секретарь партии!

– Как замечательно! – воскликнула Катя.

– В самом деле! Грядут перемены. Откроются границы. Дубчек обещал открыть границы. Он выступит против Москвы со всеми ее ограничениями. Лучше и быть не могло.

– Мы сможем путешествовать, – добавила Катя с придыханием.

– Я поеду в Лондон, – сказала Хана Аня. – Я всегда хотела увидеть Лондон. И Нью-Йорк. Навещу сводную сестру в Западной Германии и увижу племянников.

На первый этаж спустился Ярослав, одетый в рабочий комбинезон. Катя и Хана Аня, взявшись за руки, кружились по комнате в танце.

– Это хорошая новость, – сказал Ярослав, как только ему все рассказали. – Но я бы не радовался раньше времени. У Дубчека сейчас огромное количество дел. Не рассчитывайте, что он будет слишком озабочен проблемами фермеров в Татрах.

– Но он откроет границы, – повторила Хана Аня, размахивая рукой в воздухе, как будто флагом.

Йорди, кривозубый молочник, чей отец служил в секретном ведомстве, шел по двору, неся в каждой руке по ведру молока. Ярослав бросил на него неспокойный взгляд через окно.

– Чтобы нашу страну наводнили западные шпионы! – произнес он достаточно громко, чтобы слышал Йорди. – Не пойми меня неправильно, Хана. Я хочу путешествовать не меньше, чем любой другой человек. Больше, чем большинство. Но я убежденный коммунист!

Кристоф в одной ночной сорочке прошаркал на кухню и грузно опустился за длинный стол.

– Мы в этом доме все убежденные коммунисты, – сказал он так, будто повторял это уже тысячу раз, и начал скручивать свою первую за день сигарету.

– Сны приходят каждую ночь, – призналась Катя отцу несколько дней спустя, когда они выгнали на выпас последнюю корову, шлепнув ее по крупу. – Они начинаются практически сразу, стоит мне закрыть глаза, а когда я просыпаюсь, я прожила дюжину лет и встретила сотню людей; я вышла замуж и родила; я умерла; я переплыла океан. Я просыпаюсь, и это каждый раз шок.

– Могу себе представить.

– Прошлой ночью я была в Нью-Йорке, – сказала она. – Я была школьницей. На площади был парад. Папа, ты себе не представляешь. Сколько людей! Мужчины в шляпах. Лошади. Огромные, высокие здания.