– Пора. – Он медленно выдыхал через нос, пробуя аромат винограда. – Пора.

Тогда Гийом тоже пробовал виноградину.

– Подождем еще два дня, – предлагал он. – На высокие склоны выйдем через четыре.

– А если дождь? – с тревогой в голосе спрашивал Жан Себастьен. Он уважал опыт своих специалистов.

– Не должно быть, – отвечал Гийом.

Два дня так два дня. Через два дня на эти холмы выйдут три сотни сборщиков винограда.

Они не стали ничего делать.

В Париже бушевала революция, а в Бургундии нужно было ухаживать за виноградом, подрезать лозу, следить за ферментацией, и даже якобинцам нужно было вино, чтобы пить.

Из Парижа продолжали приходить новости.

– Я рад, что мы здесь, в Дижоне, – сказал Жан Себастьен Элоизе. – А они там пусть сражаются у себя в столице. Главное, что им все еще нужны наши вина.

Настал день, когда Национальное собрание в Париже отменило все титулы и привилегии дворянского сословия. На дижонской ратуше повесили соответствующее объявление, и человек в треуголке зачитал декрет, забравшись на телегу с сеном. Жан Себастьен перестал быть графом. Он пришел в бешенство.

– Как они могут отнять то, что дано Богом? – изливал он свое негодование на Элоизу. – Меня все равно продолжат называть графом. Никто не перестанет использовать это слово. Я все еще хозяин поместья. Этого им у меня не отнять.

– Это никак не повлияет на нашу жизнь, – осторожно сказала она.

Это повлияло на многое. Они потеряли свои сиденья в соборе, с мягкими подушками.

– Садитесь с нами, – позвал мужчина с узкой деревянной скамьи, где сидели простолюдины. – А ну-ка, подвиньтесь. Освободите место для месье Монбельяра!

Месье!

Люди на улице плевали им под ноги. Четыре горничные уволились без объяснения причин. На рыночной площади кто-то ударил ножом двух их лошадей, и хотя все произошло на глазах у доброй сотни свидетелей, никто ничего не видел, даже кучер. Одна лошадь скончалась от ран.

– Это ненадолго, – говорил Жан Себастьен. – Это мода. Это пройдет.

Но для французских землевладельцев наступило страшное время.

В 1791 году до Монбельяров дошли новости о королевской семье. Жану Себастьену о происшествии рассказал его приятель. Говорили, что под покровом темноты король и его семья бежали из дворца Тюильри. Некоторые добавляли, что монаршие особы даже переоделись крестьянами. Они успели достичь Варенна, где их схватили и отправили обратно во дворец. Их бегство длилось четыре дня.

– Король Франции волен уезжать туда, куда пожелает, – сказал Жан Себастьен, услышав эту историю. – Ему не нужно ни у кого спрашивать разрешения. Это злые слухи.

Но примерно через день известие о королевском позоре достигло и жителей Дижона, которые явно не посчитали это слухом. Проезжая по городу, Элоиза и Жан Себастьен увидели из окна кареты толпу людей, празднующих это событие.

– Они пьют и пируют, радуясь аресту нашего любимого короля. – Жан Себастьен не верил своим глазам. Он покачал головой – в те дни этот жест прочно вошел у него в привычку: кто бы объяснил ему, что творится в голове у простолюдина. – Что будет с Францией, если мы останемся без короля? Враги сотрут нас в порошок.

Сильвия отпраздновала свой шестой день рождения. Она была неловким ребенком с темными бровями и щелью между зубами. Она шепелявила. У нее был англичанин-гувернер по имени Роберт, вместе с которым они музицировали на клавесине в библиотеке Жана Себастьена. Элоиза учила ее играть Моцарта.

– Когда я была маленькой, – говорила ей Элоиза, – я видела выступление Вольфганга Моцарта и его сестры. Ему было чуть больше, чем тебе сейчас.

В поместье начали пропадать ценные вещи – золотая статуэтка с лестницы, серебряные ножи из сервиза, драгоценности из туалетной комнаты Элоизы.