На мгновение меня снова пронзает страх. Таких, как я? Военных что ли?
– Таких, как я? – переспрашиваю осторожно, наблюдая, как Зак садится на стул, на котором еще недавно сидел Нейт.
Алистер остается стоять на прежнем месте.
– Подопытных, – подсказывает Зак, слегка подаваясь вперед.
Подопытных? Незаметно перевожу дыхание. Значит, Зак уверен в том, что я одна из одаренных, которых держат в лаборатории и проводят над ними эксперименты. Он не связывает меня с военными. Скорее всего остальные из этой компании думают то же самое.
Проблема лишь в том, что я не могу ответить на этот вопрос, ведь понятия не имею, какая задача у тридцать седьмой. Я не знаю, сколько там может быть людей, но судя по размерам здания лаборатории – немного.
– Немного, – наконец говорю я, стараясь не показывать свою неуверенность.
– Немного – это сколько? – нетерпеливо спрашивает Зак. – Десять? Двадцать? Тридцать?
– Не знаю, – признаюсь я и говорю первое, что приходит в голову. – Я видела всего несколько человек.
Зак лишь раздраженно фыркает, явно неудовлетворенный ответом. Но больше ни о чем не спрашивает, что позволяет мне незаметно перевести дыхание и немного успокоить нервы. Надеюсь, Нейт не будет спрашивать то же самое. Иначе он сразу же волшебным образом поймет, что я вру. А признаваться в том, кто я такая на самом деле, я не имею ни малейшего желания. Ведь в этом случае моя жизнь сократится до считанных секунд. В этом я более чем уверена.
Люди ненавидят военных, вряд ли они дадут мне время объясниться, когда узнают правду. В большинстве своем военные делают ужасные вещи не только из-за того, что им приказали, а потому, что им на самом деле нравится этим заниматься. У меня много примеров из ближайшего окружения. Мой отец был таким, как и капитан Харрис – командир моего взвода, как и офицер Холл, сопровождавший нас к лаборатории. Да что говорить об офицерском составе, большинство сержантов и курсантов, с которыми я проходила подготовку, такие. Возможно, я вообще единственное исключение. Но кто мне поверит?
– Джейн? – привлекает мое внимание Алистер, вырывая из мрачности, заполняющей мысли.
Устало смотрю на него, не зная, чего еще ожидать. Нового допроса? Неохотно подаю голос:
– Да?
– Что с тобой делали в лаборатории? – его голос столь участлив, что мне становится не по себе.
Исходя из этого вопроса, предельно ясно одно – им откуда-то известно о жестоких экспериментах над одаренными.
Качаю головой, не желая выдумывать какой-нибудь ужас. Я всего несколько раз бывала в подобных местах. И мне там не понравилось, хотя я и не бывала в святая святых, где и творится весь ужас. Говорить что-то, перенося это на себя, у меня нет ни малейшего желания.
– Ладно, – произносит Алистер, когда понимает, что не добьется от меня ответа. – Все это уже позади. Больше с тобой никогда не произойдет ничего подобного, я сделаю все, чтобы не допустить этого.
В горле встает ком, и я смотрю на Алистера с каким-то странным чувством. Он видит меня впервые в жизни, но уже предлагает защиту. Не ожидала, что в столь жестоком мире могли остаться добрые люди. И вдвойне не ожидала, что я когда-нибудь встречу их на своем пути. Да, надо мной не издевались в лаборатории, но жестокого обращения было достаточно и в гарнизоне. Пусть Алистер и не знает этого, но я все равно благодарна ему за заботу.
Прочищаю горло и сглатываю, чтобы протолкнуть навязчивый комок эмоций, застрявший в горле. Шепчу срывающимся голосом:
– Спасибо.
Алистер кивает, видимо, понимая мои чувства. Опускаю голову, потому что мне становится неловко. И стыдно из-за того, что я вру. Но надо быть последней дурой, чтобы рассказать им все о себе. Уверена, вся доброта Алистера растает, как дым, когда он узнает, кто я.