В 1861 г. в журнале “Revue fantaisiste” была напечатана статья Бодлера «Петрюс Борель»[66]. Бодлер говорит о писателе, умершем далеко за пределами Франции, в Алжире, как об «одном из светил на мрачном небосводе романтизма». «Светило забытое или погасшее, кто помнит о нем сегодня, да и кто знает его настолько, чтобы считать себя вправе высказывать о нем свое мнение?» К числу этих немногих Бодлер относит Т. Готье. Сам же он ценит в Бореле «поистине эпический талант», проявившийся в романе «Мадам Потифар», и сочувственно говорит о стремлении избежать «золотой середины» в любом ее обличье, будь то конформистская умеренность в политических симпатиях, благопристойность манер или эстетические принципы. Нарочитая удаленность от «золотой середины» в литературе оборачивается пристрастием к чрезмерному, кричащему в чувствах, страданиях, настроениях и к избыточному во всем, что касается формы, колорита, общего тона произведений. Примечательно, что даже Бодлер с его известным постулатом “Le beau est toujours bizarre” («Красота всегда отмечена странностью») находит Бореля слишком уж странным (“trop bizarre”) и порой даже смешным в его крайностях. И все-таки он признает за писателем своеобразное очарование, «свой колорит, вкус sui generis» и противопоставляет его множеству «приятных и податливых авторов, готовых продать Музу за тридцать сребреников»[67]. «…B истории нашего века он сыграл немаловажную роль… Без Петрюса Бореля в романтизме образовалась бы некая лакуна», – утверждает Бодлер. Во второй половине XIX в. о Бореле-поэте вспоминает Поль Верлен: в «Романсах без слов» он предваряет эпиграфом из «Рапсодий» Бореля стихотворение («Забытые мелодии», V), построенное по принципу взаимоотражения звуковых эффектов и визуальных, цвето-световых. Подобный опыт выражения поэтического настроения через чувственные восприятия он нашел в поэзии Бореля.

Петрюс Борель (1809–1859) принадлежал к числу самых активных участников литературного движения во Франции 1830-х годов. В 1829 г. он учится живописи у Э.Девериа и архитектуре у А. Гарно. Тогда же он присоединяется к сообществу творческой молодежи “Petit Cénacle”, возникшему как своего рода альтернатива «Сенаклю» B. Гюго. Инициатива создания «Малого сенакля» принадлежала скульптору Жеану Дюсеньеру. Еще до того, как имя Бореля появляется в журналах (“Almanach des Muses”, “Mercure de France au XIX siècle”, “Annales romantiques”), где он печатал свои первые стихи и рассказы, он уже включился в шумные «бои» за романтизм. В феврале 1830 г., во время первого представления «Эрнани», Борель возглавляет целый «отряд» поклонников Виктора Гюго. Победа вдохновила его, и в 1832 г. он издает свои «Рапсодии», участвует в создании газеты “La Liberté. Journal des arts” и пишет для нее серию статей, публикует две статьи об искусстве в журнале ’Artiste”. Самым значительным фактом его ранней литературной биографии стал выход в 1832 г. книги «Шампавер. Безнравственные рассказы» и создание в том же году кружка писателей, поэтов и художников, который получил название «Содружество Бузенго» или просто «Бузенго». Этимология, смысл и даже орфография этого слова (bousingo или bousin-got) до сих пор остаются не вполне ясными, что порождает разные трактовки.

Кружок – содружество «неистовых»[68] романтиков – сразу же привлек к себе внимание шумными нравами, вызывающими литературными вкусами и нетерпимостью ко всему умеренному, благопристойному и «освященому» официальным покровительством или одобрением. В кружок входили писатели и художники крайне демократических по тем временам взглядов: А.Девериа, Л. Буланже, С.Нантейль, Ж. де Нерваль, Ф.О’Недди, Н.Том, А. Бро, О. Маке, Ж.Бушарди. Многие из них прежде были членами «Малого сенакля». Центральной фигурой в кружке «Бузенго» был Петрюс Борель. Независимость и презрение к царящим в обществе вкусам он демонстрирует всем своим внешним обликом: он носит бороду (на которую, вопреки общепринятой моде, в те годы отваживались лишь немногие «чудаки»), жилет à la Марат, прическу à la Робеспьер и перчатки «цвета королевской крови». С этими атрибутами непримиримого республиканца и в трехцветном обрамлении Борель изображен на портрете художника Наполеона Тома, выставленном в салоне 1833 г.