А последнее событие не просто не укладывалось в ее матрицу – сокрушало весь предыдущий жизненный опыт в пух и прах. Карину то колотило крупной дрожью до хорошо заметных критических вибраций, то кидало в безучастный ступор на грани полного оцепенения и апатии.

Однако, как это ни странно звучит, последней каплей самого нелепого, что она за сегодня обнаружила, и стала та самая сложенная вчетверо записка, которую она нашла в левой руке Алеши. В девяностые, когда христианские миссионеры разных направлений приезжали в Россию со всех концов света, она уже встречала вот такие тонкие листы в недорогих карманных изданиях Библии с клеенчатыми обложками.

Мелкий шрифт догматического текста покрывал ровными рядами обе стороны бумаги. На четной стороне этой страницы ядовито-желтым маркером были помечены моментально и странно врезавшиеся в Каринину память строки: «Страха нѣсть въ любви, но совершенна любы вонъ изгоняетъ страхъ, яко страхъ муку имать: бояйся же не совершися въ любви»12.

Оставалось очень терпеливо считать каждую минуту. Операция длилась уже более часа. В коридоре сидели такие же, как она – чающие чуда. Ждали счастливых исходов, ведь параллельно спасали пострадавших сразу в нескольких операционных.

В телевизоре на стене мелькали кадры новостей. Звука не было, но подписи и бегущие строки компенсировали этот аудиовакуум. Впрочем, желающих старательно внимать последним известиям не было. Здесь смотрели на экран как на нелепую, но порой необходимою возможность хоть на минуту отвлечься от собственных тяжелых мыслей.

Под воздействием седативных13 окончательно вымотанная событиями этого дня Карина все больше уходила в какой-то полуастрал. Размышления и воспоминания периодически прерывались абсолютно черными провалами. Формулировать то, что произошло, женщина старалась для себя осторожно – уж слишком все было непонятно и неожиданно. Даже как-то совсем резко.

Некоторые обрывки сегодняшней информации и фактов легко укладывались в стандартные житейские рассуждения, остальные же были совсем непостижимы и даже мучительны. Вот есть вопросы обычные, которые можно хоть как-то объяснить…

Почему он не в командировке? Почему был запах алкоголя, или это ей показалось? Что за простецкий пляжный вид, лишь с несколькими крупными купюрами в карманах, но совершенно без документов? И что это за особа? Вполне адекватные вопросы для неприятных, но рядовых событий в жизни, пожалуй, многих семей.

А были темы, которые не имели пока хоть какого-то малейшего объяснения: кому, черт побери, мог помешать ее любимый муж? Именно любимый – Карина все-таки резко поймала себя на этой мысли. Зачем его нужно было выслеживать и затем в него стрелять? А потом еще и вкладывать в его руку эту нелепую страницу с текстом из Библии? То, что все было именно запланировано заранее, логичная Карина даже не сомневалась. Особенно с того самого момента, когда оперативники нашли в кустах сам пистолет.

И все-таки в конце концов сон победил тревогу. Совсем издалека подступило ко лбу что-то душное, теплое, огромное, бесконечное. Затем все хаотическое и необъяснимое сменилось на уже имеющее точные очертания, но все еще не менее бессмысленное.

И, наконец, Карина моргнула и все-таки погрузилась в долгожданную гипнотическую дремоту, в которой порой перемешиваются мысли, путаются сон и явь. И совсем неожиданно увидела симпатичную пышноволосую женщину лет тридцати пяти в джинсах и просторной футболке. Та сидела на диване в обнимку с высоким темноволосым «очкариком», которого она называла Грегори.