– Вообще-то, я делаю это от чистого сердца, – обиделся я, – а что касается капитализма, так не я один всю эту кашку заварил, и потом мне в этой кашке, или в темной водичке, как вы заметили совсем не плохо, ну, а поскольку вы мне, как-никак родные, я и вам тоже хорошо делаю! Разве не так?!

– А в этом никто и не сомневается, Герман, – вздохнул Леонид Осипович и опять поморщился, поглядев на ковыряющегося в помойке мужика, – и охота ему в этой грязи ковыряться?! Вот, чудик!

– Идеи часто лишают человечиков разума, – сказал я, и, взяв у тестя сигарету, тоже закурил.

– А как же спорт, как здоровье?! – опять подмигнул тесть.

– Хотя наши дороги и разошлись, но идти-то нам вместе, – шепнул я, и тут Леонид Осипович неожиданно схватил меня за ворот пиджака и нервно затряс.

– А теперь, негодяй, рассказывай, какого черта ты бьешь по жопе мою дочь?!

– Не знаю, – испуганно прошептал я, – все как-то само собой происходит! По согласию!

– Ты думаешь, я слепой и ничего не вижу, как ей бедняжке тяжело на заднице сидеть?!

– Да, между нами все добровольно происходит, – шепнул я, и Леонид Осипович, сильно закачавшись, отпустил меня.

– О, Боже, неужели моя дочь тоже извращенка?! – схватился он руками за голову, и трагически скорчив рожу, замолчал.

Интересно, и почему, любые нормальные человеческие чувства считаются извращениями?! Ну, если мне приятно, хорошо от этого, то, что из того, что я удовлетворяю себя каким-нибудь немыслимым способом?! Может, им просто завидно, что я не такой как все?!

– Как вы думаете, за преступления, которые не предусмотрены законом, можно наказывать?! – усмехнулся я, и бросил вниз окурок.

– От извращенцев я стараюсь держаться подальше, Герман, чтобы не сделать им ничего плохого, – исподлобья взглянул на меня Леонид Осипович.

– Неужели вы желаете испортить праздник собственной дочке?! – удивился я.

– Интересненько, почему крышка гроба со стороны его обитателя всегда обходится без украшений?! – призадумался Леонид Осипович, постукивая пальчиками по перилам балкона.

– Да, что вы такое говорите, Леонид Осипович, – разволновался я, – у меня от ваших слов даже мурашки по коже! Вы, что, испугать меня решили?!

– И все-таки говно это говно, даже если оно плавает сверху! – улыбнулся Леонид Осипович, и даже как-то странно приобнял меня, – эх, Герман, я давно уже убедился, что даже извращенцы могут быть вполне порядочными людьми! Не бойся! Я уж как-нибудь привыкну и к тебе, и к твоим необычным прихотям.

– Н-да, – пробормотал я, даже не зная, что ему в ответ сказать, – а можно я вас тоже как-нибудь похлещу?! По попе?!

– А вот этого, Герман, ты от меня никогда не дождешься! – отодвинулся от меня, быстро нахмурившийся Леонид Осипович.

– А жаль, – сочувственно улыбнулся я, – значит, я вас не правильно понял!

– Да уж, – Леонид Осипович взирал на меня с уже заметным испугом.

– Да, ладно, не бойтесь, я вас не трону, – заверил я его, и даже ободряюще похлопал по плечу, отчего Леонид Осипович еще больше завращал вытаращенными на меня глазами.

– Вот и до России докатилась мода на всякие грязные наслаждения, – с пафосом заговорил он, опять закуривая, – однако, самое ужасное, Герман, что стал вырождаться наш мужской класс, то есть пол! К примеру, эти голубые, они же и на эстраде поют, они же и законы издают! Дошло до того, что они узаконили однополые браки! Кстати, Герман, а ты, случаем, не голубой?! – внимательно пригляделся ко мне Леонид Осипович.

– Знаете, Леонид Осипович, вам лучше продолжить изучение вашего северного оленя! А то я боюсь, как бы отсутствие северного сияния над вашей головой не засорило вам мозги, – укоризненно вздохнул я, тоже забарабанив пальцами по перилам.