– Не трогай их! – мои слова прозвучали громче, чем я ожидала. – Не смей их трогать. Это мое… Мои воспоминания, и ты не имеешь права их касаться. Я не отдам их тебе… Ничего не отдам.

Каждое слово вырывалось из меня с такой болью, что я почувствовала, как слезы подступают к глазам, но я не позволила им вырваться наружу. Эти шрамы – моя история, мои переживания. Я жила с ними слишком долго, чтобы позволить кому-то, даже ему, прикоснуться к ним.

Он тянулся ко мне. Зачем? Внутри все оборвалось от страха. Я не могла понять, что происходит, но знала одно: ничего хорошего ждать не стоило. Лазарев был не тем добрым дядей, которым мог показаться. В его движениях, в его взгляде было что-то, что напомнило мне их – тех, кто когда-то сломал мою жизнь. Этот ужас, эти руки, что тянулись ко мне, как будто хотели вырвать последние остатки души. Он такой же, как они. Точно такой же. Теперь я разозлила его, и за это последует наказание. Непременно. Наказание было всегда – за любую слабость, за любой неосторожный шаг, за любое проявление воли.

Мир вдруг сжался до размеров комнаты, стало трудно дышать. Я почувствовала, как сердце колотится в груди, разрываясь от страха, и единственное, что я смогла сделать – это попытаться спрятаться. Я сорвалась с кровати, но ноги отказались меня держать. Я упала на мягкий ковер, и это стало последним убежищем от надвигающейся угрозы. Моя голова ударилась о пол, но я даже не почувствовала боли. Все, что было вокруг, померкло. Я сжалась в комок, закрыв голову руками, как делала это в детстве, когда надеялась, что если спрячусь достаточно хорошо, то меня не найдут. Но это не срабатывало тогда, и не сработает сейчас.

Слезы текли по щекам, беззвучно, как ледяные капли, разъедающие душу. Я давилась ими, умоляя его не трогать меня, не причинять боль.

– Пожалуйста, простите меня, – мой голос дрожал, как у маленького испуганного ребенка. – Я больше так не буду. Я сделаю все, что вы захотите… Только не бейте меня.

Эти слова, словно размытые эхом, возвращались ко мне из детства. Сколько раз я произносила их, прячась от реальности. Воспоминания заполнили голову, как туман, смешиваясь с настоящим. Бабушка… Почему-то я вспомнила ее в этот момент. Вспомнила, как она укрывала меня пледом, когда я была совсем маленькой. Как тогда я мечтала, что однажды все изменится, что стану взрослой, и никто больше не сможет причинить мне боль. Я грезила о том, что однажды у меня будет дом, где меня будут любить, где никто не будет кричать и поднимать руку. Но вместо этого моя жизнь превратилась в кошмар.

– Я сделаю все, что вы скажете, – эти слова снова сорвались с моих губ. Кажется, я потеряла способность чувствовать что-то, кроме страха.

Я лежала на ковре, уткнувшись лицом в мягкий ворс, и вслушивалась в его приближающиеся шаги. Лазарев наклонился ко мне, и я почувствовала, как воздух вокруг сгустился. Он недоволен. Я зажмурилась, ожидая удара, готовясь к той боли, которая неизбежно должна была наступить. Вот сейчас его руки схватят меня за плечи или за волосы, прижмут к полу, и я больше не смогу бороться. Я не хотела чувствовать этот ужас снова. Не хотела переживать этот момент, но тело само готовилось к боли, как к неизбежной реальности.

Но… удара не последовало. Вместо этого я почувствовала, как он осторожно прижал меня к себе, его руки погладили мои волосы, словно пытаясь успокоить. Голос Лазарева звучал приглушенно, но его слова были неразличимы за моими всхлипываниями. Что-то теплое и мягкое пробежало через мое тело, но я не могла позволить себе расслабиться. Я все еще ожидала, что это – просто очередная ловушка, что за этой нежностью стоит очередная боль.