Дверь с громким звуком распахнулась, в проеме показался здоровячок в камуфляже.

– Цыц, куклы! – заорал он, – заткнулись обе. Че, за хрень?

– Выпусти! – получилось почти хором.

– Ага! Сейчас. Бегу и падаю! Бошки откручу, если еще один шорох услышу. Втыкаете?

Карина, уже оправившаяся от шока, бросилась к выходу, рассчитывая, что удастся вывернуться. Только качок просек тему. Резко ухватив ее за волосы, он ударил по ребрам.

У Карины перехватило дыхание. Она тихо застонала и согнулась от боли.

– Уяснила урок? – спросил бугай, – или еще хочешь? Надо – пропишу?

– Не хочу, – пропищала она, едва делая вдох.

– Вот, попейте водички. Ну и видок у вас – кошки драные. Утритесь!

Здоровяк бросил бутылку воды и упаковку влажных салфеток. Еще раз оглянул придирчивым взором пассажирок и с грохотом захлопнул дверь.

– На твоем месте, я бы не стала пить, – предупредила противная соперница.

– Еще чего! – свредничала Карина, – в одно горло трескать будешь?

– Дура! Вдруг там яд или наркота. Вырубишься или вообще коньки отбросишь.

– С чего такая забота?

– Просто. А в принципе, мне все равно…

– Чего тогда дерешься, если тебе все равно? Размахалась кулаками!

– Защищалась. Ты первая, кстати, начала. Ладно – «проехали». Добро?

– Добро, – согласилась Карина, – ты знаешь, куда нас везут?

– Догадываюсь. Явно не на показ мод, и не на курсы вышивания.

– Не тяни, выкладывай.

– Запрут в закрытом борделе и будут использовать строго по назначению пока не сдохнем.

– Да, ладно, не гони!

– У тебя другие варианты есть? Для чего еще годимся? Не на стройку же, кирпичи таскать.

– Я сбегу, – уверенно выдала Карина, – просто так в руки не дамся. За жизнь не раз приходилось отбиваться.

– Ага, беги, не забудь прощальное письмецо перед смертью написать. Поймают, и чик «пером» по горлышку.

– Не из пугливых, не стращай! – хмыкнула Карина.

– Засунь свою храбрость, сама знаешь, куда и не выпендривайся. Я тоже не пальцем деланная.

– Я заметила, – призналась Карина, вспоминая, как ей влетело. Тело до сих пор ныло от побоев. Жаль синяков не разглядеть. По ощущениям их тьма-тьмущая, и на лице тоже.

– Ну, и отметелила ты меня? – усмехнулась Карина, потирая ушибленные места.

– А ты – меня, не хило.

– Мы с тобой подружки по несчастью. Не стоило ссору затевать.

– Точно! Лучше не скажешь. Давай держаться вместе.

– Зачем? Я привыкла – сама по себе. Так безопаснее. Не нужно ни о ком заботиться, переживать, да, и ответственность за чужого человека мне не нужна.

– Эгоистка, что ли?

– Не-а, детдомовская.

– А я, по-твоему, кто?

– Кто?

– В том-то и дело, что мы одного поля ягоды. У меня из родни только сумасшедшая тетка в психушке. Старая совсем и безумная. Проку от нее никакого. Воспитанием моим точно не займется. Хорошо, хоть по-малолетству какая-то родственница взяла меня под опеку, поэтому и в детдом я не попала. Только видела я ее всего пару раз, когда бумаги оформляли. Росла сама по себе: по добрым соседям шныряла, то там, то сям корку хлеба просила. Жалели: кормили, одежду поношенную давали. Я не привереда, брала и благодарила, а потом возвращалась, и так по кругу.

– А у меня никого нет – отказница.

– Знаешь, может это и к лучшему.

– Ни фига, себе, заявление! Как такое может быть лучше? Ни родни, ни дома, ни будущего.

– Сама рассуди. Я, к примеру, знаю, что вся семейка психически больные люди, способные на сумасшедшие поступки. Наследственность, знаешь ли. Бабка в интернате жила, тетка, потом мама, теперь, походу моя очередь подходит!

– А отец? Он-то где?

– Кто ж его знает? Мама там же в больнице залетела. Может от санитара, а может от такого же психа.