В 1918 году, когда ему едва исполнилось 42 года, заболел тифом и умер в тифозном бараке. Где – неизвестно.

Про своё детство отец рассказывал скупо. Про то, что было голодно и приходилось собирать картофельные очистки и их варить, про то, что у них с братом Николаем были одни штаны на двоих.

– Я погулял, пришел домой, снимаю штаны, и на печку. Дядя Коля слезает с печки, надевает штаны и гулять.

– А дядя Вова как же? – спрашиваю с любопытством.

– А дядя Вова еще мелкий был. Бегал с писуном наружу.

Прыскаю в кулачок, представляя, как дядя Вова бегает с голой попой, только почему-то я его представлял не маленьким, а каким знал, уже вполне зрелым мужиком.

Учился батя в сельской школе, как он сам говорил, имея твердые «пролетарские» отметки, под которыми подразумевались банальные тройки. Закончил семилетку, потом поступил в ФЗО, получив специальность тракториста. До призыва в армию поработал немного в колхозе, покрутив баранку колесного трактора «ХТЗ». На вопрос, что такое «ХТЗ», смеясь, отвечал:

– Это, сынуля, означает «хрен товарищ заработаешь»!

– Это как?

– А вот так, в прямом смысле! Ломался часто, больше ремонтируешь, чем пашешь.

По-настоящему аббревиатура «ХТЗ» переводилась как «Харьковский тракторный завод». Только я об этом узнал позже, довольно долго наивно веря, что ХТЗ так и расшифровывается: «хрен товарищ заработаешь».

По призыву на срочную службу попал отец на Урал, отдав Родине ровно три года, три месяца и три дня. Счастливым возвращался домой. Если бы только к маме! В соседнем селе жила девушка по имени Аня, которая, как он романтично предполагал, ждала его верно и честно, вздыхая у окна все три долгих года, читая и перечитывая до дыр его письма.

Первое, что он сделал по прибытии – даже не заходя к матери, ринулся к ней. Был летний вечер, на деревне играла гармонь, привычно побрёхивали собаки. Он незамеченным прошел в палисадник, подкрался к открытому окошку, из которого лился свет, раздавались голоса и смех, и увидел там что-то такое, что заставило его кинуться вон и больше не возвращаться.

Эти подробности я знаю из рассказов бабушки. Сам же отец об этом фрагменте своей жизни умалчивал. Даже его мама и моя бабушка, Анастасия Сергеевна, не знала, что такое он там увидел.

Заметно загрустив, отец стал собираться куда-нибудь, совершенно не имея желания оставаться в колхозе. Однажды получил письмо от своего армейского друга, который остался на сверхсрочную службу и расписывал все её «прелести». Недолго раздумывая, батя собрался и поехал на Урал. Так он стал сверхсрочником: ни офицер, но и не рядовой, со старшинскими лычками на погонах. С солдатами дел не имел, занимаясь техническим обеспечением средств боевого дежурства подразделения.

Человеком он был, как отмечено выше, дружелюбным, жизнерадостным, поэтому с коллегами по службе легко входил в контакт и имел много приятелей и знакомых. Однажды сдружился с Иваном Андреевичем Машкиным, видимо, часто бывал у него в гостях. Женой Ивана Андреевича была Елена Васильевна, урожденная Соколова. Как там было, сказать сложно, но все они дружно приняли решение познакомить отца с сестрой Елены Васильевны, девушкой по имени Тоня. Было ей тогда 18 лет, жила с родителями в рабочем поселке Именновский, расположенном на высоком берегу реки Большая Именная. В один прекрасный день (а то, что он был прекрасным, не сомневаюсь), Машкины, взяв с собой моего будущего родителя, прикатили в Именновский. Как бы в гости к родственникам. И батя, увидев задумчивую сероглазую девушку, по его выражению, «сразу влип». Через три дня приехали свататься, а мама, с её слов, убежала через окно играть в волейбол. Правда, я совершенно отказывался понимать: как это? К твоим родителям сваты приехали, дело серьёзное справлять, а она в волейбол, да еще через окно!