>Белогоров. Понимаю. Сколько ты вынес!.. А мы уже…

>Кирилл. Считали, что я умер? Знаю.

>Белогоров. Столько лет – и ни словечка, ни весточки.

>Кирилл. Десять лет в тюрьме – без права переписки. А потом… Об этом мы еще поговорим.

>Белогоров. Обязательно поговорим! Ты у нас ночуешь, это ясно. А какие планы на завтра? На ту неделю? Надолго в Москву? И откуда ты, из каких дальних мест?

>Кирилл. Леня, ты задал столько вопросов, что отвечать нужно весь вечер.

>Белогоров. Тогда скорее ужинать! Шампанское у нас есть?

>Тарасовна. Неужто же не быть!

>Надежда. Кирочка, садись на диван с Леней, а мы быстро всё приготовим.

>Кирилл. Может, помочь?

>Белогоров. Занятие нехитрое – накрывать на стол. Управятся сами.

Мужчины садятся на диван.

>Кирилл. Ты, я вижу, домашний деспот. Ввел сатрапическое правление, как говорили у нас на севере.

>Белогоров. Сатрап из меня не очень… А вот не мешать – просят.

>Кирилл. А ты этим пользуешься. Удобно прикидываться неумехой?

>Белогоров. Только в хозяйственных делах. Моя единственная привилегия – ничего не понимать в хозяйстве. В остальном я в общем нормальный человек, да и работник без особый нареканий.

>Кирилл. Скромничаешь! Думаешь, в своей глуши я разучился читать по-русски? Знаешь, как у нас называется твой «Курс хирургии внутренних органов»? Библией скальпеля! Настольная книга в клиниках. Я внимательно следил, как ты поднимался до всесоюзной знаменитости. Ступенька за ступенькой, ступенька за ступенькой…

>Белогоров. Какая там знаменитость! Именитость – это да, на это я еще соглашусь. Чины и звания – только и всего.

>Кирилл. Лауреат Сталинской премии всё-таки…

>Белогоров. Мало ли кому эти премии давали! Подошла моя очередь получать – получил. Вроде выслуги лет.

>Надежда. Леня, не скромничай! Если кто и получил премию не за выслугу, а за заслугу – так это ты.

>Кирилл. Полностью поддерживаю – как врач-практик и один из незаметных учеников и почитателей профессора Белогорова. Между прочим, на севере я первый оперировал желчные протоки по твоему методу. И не одному человеку продлили жизнь твои искусственные желчевыводящие трубы.

>Белогоров. Не понимаю, Кир! Следил за моей работой, читал мои книги, даже оперировал по моему методу, а чтоб словечко написать, хоть уведомить, что жив, – нет!

>Надежда. Ты ведь не мог не знать, как мы мучаемся от неизвестности! Я начинаю думать, что ты жестокий человек, Кир. Не сердись – я шучу, я знаю, какой ты добрый.

>Кирилл(смеется). Загадка, правда? А я вовсе не добрый, а жестокий и непреклонный. Я вообще узнал о себе много нового…

>Надежда. Ты не можешь быть таким.

>Кирилл. Я стал таким. Говорю тебе: я переменился. Или, точнее, развился. Реализовал изначально заложенные во мне гены жестокости и прямоты.

>Надежда. Прям ты был и раньше, а вот насчет генов жестокости…

>Белогоров. Насчет генов скажу я. У нас в институте шутят: назовите неприличное слово из трех букв, при упоминании которого все биологические дамы (с бородами и без) краснеют и опускают глаза. Ответ: ген.

>Кирилл. Во второй четверти двадцатого века шарахались от многих слов. (Патетически.) Но близится очистительное время пронзительных признаний и справедливых кар! (Он говорит искренне – но в его голосе столько неуместного и какого-то провинциального пафоса, что все замолкают. Первой спохватывается Надежда.)

>Надежда. Ты не говоришь, а пророчествуешь.

>Кирилл(сбавляя тон и даже пытаясь шутить). А по натуре я и есть пророк. Правда, диплом врача почему-то затушевал для окружающих это внутреннее мое пророческое естество.

>Белогоров. Я всё-таки повторю свой вопрос. В тюрьме у тебя не было связи с внешним миром, согласен, но потом? К профессии хирурга ты возвратился, сколько я понимаю, не в тюрьме, а в лагере. Из лагеря можно было написать в Москву!