Возможно, было бы не так уж плохо переехать в Ландсберг-ам-Лех. Тогда они расстались бы, Леонард и она. И больше бы не спали друг с другом. Не было бы первого раза. И следующих тоже. Она бы не написала о нем все эти ужасные вещи, потому что ничего из этого никогда бы не узнала. Но, к сожалению, назад ничего не вернешь. И что случилось – то случилось.

В ту же секунду, как она об этом подумала, ее мобильный телефон завибрировал. Потом снова и снова. Потом в четвертый раз. Но она все равно не берет трубку. Леонард будет волноваться, но сейчас она не хочет с ним разговаривать. Некоторые проблемы слишком серьезные, чтобы делиться ими с другими. Они не вписываются в разговор. Фактически они даже не вписываются в жизнь.

Юлия не обращает внимания на мобильный и поворачивает направо на стоянку Lidl. Супермаркет огромный и полупустой. Подходя к низкому зданию, она старается не думать о последствиях, к которым может привести оставленный в автобусе ноутбук. Она не может рассказать об этом своей матери. Даже через три дня. В голове возникла мысль, что Эдгар может наткнуться на то, что она написала утром понедельника. И внезапно ей стало еще хуже. Настолько плохо, что ее сейчас вырвет. Когда слюна уже собирается во рту, Юлия делает несколько шагов к кусту и плюется в сухую траву. Солнце освещает ее сквозь молочные облака, обжигает волосы; для этого времени года такая жара неприемлема. Будто сейчас не май, а июль. Она снова сплевывает. А потом думает, что, несмотря на все наши возможности, на данный момент мозг – единственное место, где есть хотя бы какая-никакая приватность. И она опустошила свой, слила все в Интернет, как будто это было безопасное место для ее мыслей.

Юлия смотрит на свои ноги и заставляет себя двигаться дальше. Женщина в красной машине смотрит ей вслед обеспокоенно, по-матерински, а затем уезжает со стоянки, и короткая встреча двух жизней заканчивается.

У Юлии нет номера мобильного телефона Эдгара. Если бы он у нее был, она могла бы спросить его, взял ли он с собой ту самую сумку. Но она никогда не спрашивала у него номер. Потому что только в автобусе они были друзьями. Для такого времяпрепровождения он был достаточно хорош для нее. Но не для их иллюзорного мира. Если он никогда больше с ней не заговорит – то Юлия определенно этого заслужила. На его месте она бы тоже не разговаривала с собой. С другой стороны, на его месте Юлия изначально бы не стала с собой знакомиться. Пока она думает об этом, она наконец оказывается у электрической раздвижной дверцы прилавка со скидками. А потом ей приходит в голову, что это даже впечатляет – насколько иногда человек считает себя важным.

Линда сидит на подоконнике, поставив босые ноги на толстую ветку перед собой, и держит на коленях миску с макаронами. Она нарезала несколько помидоров черри, бросила горсть тертого горного сыра. И теперь она смотрит, как он медленно тает и прилипает к пасте. Он покрывает блюдо толстым слоем и пряным запахом, который Линда может проткнуть вилкой в любой момент. Она ловит три макаронины и вытягивает их с тонкими нитями сыра, потом засовывает еду в рот. Ее мама, вероятно, добавит ложку сметаны. А ее отец – лук.

Линда ест под «The World to Come» Фредрики Шталь, пока листья нежно дрожат на ветру – приятный звук, который Линда любит почти так же сильно, как и людей. Хороший момент. Жара еще до начала лета, горячий воздух на ее голых икрах, песня в какой-то мере меланхоличная и в чем-то прекрасная. И вкус сыра, который странным образом иррационально идеально сочетается с шелестом верхушки деревьев. Съев половину порции, Линда поняла, что наелась, но ей хотелось бы иметь желудок побольше – настолько блюдо было вкусным. Внутри нее распространяется чувство удовлетворения, вялости. Она словно сытая кошка.