Федя чувствовал себя яблоком, которое изнутри грызут навязчивые мелкие червяки. Он сильно беспокоился за Олю, опасаясь, что Артём может её обидеть. Не обязательно специально, даже ненароком. Родин — парень с кучей бабла, но без малейшей душевности и деликатности, он способен на всё.

Поэтому Федя, быстро простившись с насупленной Кирой, помчался на последнюю электричку.

17. 16

Федя

Домой он пришёл поздно, но спать так и не лёг — от волнения и тревоги за Олю не мог заставить себя умыться и пойти в постель. Сидел на кухне, пил чай и ждал утра, чтобы отправиться к Оле домой и узнать, как она, не сделал ли Артём ей больно словами или действиями. Федя отчего-то не сомневался, что Родин и на насилие способен. И очень надеялся, что ничего подобного не случилось. Но отчего Артём вообще вздумал подвозить Олю до дома, Федя не понимал. Предположить, что Зимина ему понравилась, было невозможно — Родину нравились девушки другого типа и с иным достатком. Да и за прошедшие совместные годы обучения Федя не помнил ни одного случая, когда бы этот богатенький парень проявлял хоть малейший интерес к Оле. Кажется, Артём с ней даже ни разу не заговаривал без надобности и толком не здоровался. О каком интересе может быть речь? Не о гастрономическом же.

Если только этот гад решил с кем-нибудь на Олю поспорить, как в фильмах показывают. Феде всегда казалось, что подобный сюжет абсолютно бредов — какой смысл спорить на девчонку? Чтобы потом всем было мерзко? Но мало ли, что в головах у этих богатеньких беспринципных тварей. Взял да и поспорил, а теперь будет Олю обрабатывать и очаровывать.

От этих мыслей становилось тошно, и Феде даже казалось, что у чая появлялся неприятный привкус. И врезать Родину хотелось как никогда сильно. Даже если он не помышлял ничего плохого — во что не верилось, — просто врезать, чтобы больше не смел подходить к Оле.

Федя еле дождался утра и около семи часов, оставив матери записку на случай, если та придёт с работы раньше, чем он вернётся, побежал к дому Оли. Плевать, что совсем рано, — её родители всегда вставали с петухами, даже в выходные. А он только спросит, всё ли с ней в порядке, а потом может и во дворе подождать, пока Оля проснётся…

Федя поднялся на четвёртый этаж, по обыкновению не пользуясь лифтом, и позвонил в дверь. Дрожащей рукой попытался пригладить растрепавшиеся от быстрого бега волосы, а заодно и прикрыть уши — Федя немного стеснялся своей лопоухости, — и переминался с ноги на ногу, ощущая, как гулко и сильно бухает в груди сердце.

Дверь открылась, когда Клочков уже подумывал позвонить ещё раз, но на пороге оказались не родители Оли, как ожидал Федя, а сама Оля. Сонная, с полузакрытыми глазами и в ночной рубашке.

Ещё недавно ему было холодно из-за того, что во время быстрого бега он наглотался прохладного осеннего воздуха, но сейчас внезапно стало жарко — как будто разом вскипела кровь. И дыхание перехватило, тугим обручем стягивая горло — Федя даже кашлянул, пытаясь продышаться.

Услышав этот кашель, Оля распахнула глаза и подпрыгнула, непроизвольно делая шаг назад.

— Ой…

— Не бойся, это я, — сказал Федя каким-то странным изменившимся голосом и зашёл в квартиру. Оля застыла на месте, глядя на него округлившимися глазами, полными смятения, и по телу Феди второй раз за прошедшую минуту прошла горячая волна, отдаваясь напряжением в области паха.

Чёрт, это же Оля…

Оля, да. Но Федя никогда не видел её вот такой — в одной ночнушке, едва доходящей до середины бедра, белой и не слишком плотной. Нет, не откровенной, без кокетливых кружев и разрезов — длинная футболка, да и всё. Но… ноги…